Выдающийся врач, академик Виктор Калнберз отпраздновал 90-летие

Виктор Константинович Калнберз — достояние Латвии и, без преувеличения, один из самых выдающихся врачей на планете. Он делал истинные чудеса еще полвека назад! 2 июля он отметил свое девяностолетие. Сейчас академик живет под Ригой, у Белого озера, в доме в Приедкалне. А через несколько дней после юбилея чуть похудевший и по-прежнему статный господин Калнберз принимал поздравления в созданном им Институте травматологии и ортопедии, что на рижской улице Дунтес.

Андрей ШАВРЕЙ

— Виктор Константинович, сколько лет вы уже не оперируете?

— Я практиковал до восьмидесяти лет и даже еще чуть дольше. Годы, проведенные стоя у операционного стола, дали знать свое, и появились осложнения на позвоночнике. Мне самому сделали операцию, подлечили корешки в позвоночнике, после чего я могу спокойно ходить.

— Когда вы провели первую свою операцию?

— Мне был 21 год, я учился в медицинском институте в Москве. Это был 1949 год, который можно считать годом моего рождения как практикующего хирурга. Хотя я сперва планировал поступать в институт международных отношений, но решение стать врачом возникло после смерти моего старшего брата Константина. Он был ранен в сражении при ликвидации Курляндского котла и, к величайшему сожалению, умер в госпитале от заражения крови совсем молодым, всего за два дня до Дня Победы.

В принципе, моя врачебная судьба была предопределена, поскольку мои родители тоже были врачами. У нас уже целая врачебная династия, поскольку мои дочери Инга и Майя тоже стали врачами, они доктора наук. А кроме того, у меня уже шесть внуков, а еще две правнучки.

«Моё время»

— С какими чувствами вы входите в здание созданного вами института?

— Я руководил им 35 лет. К превеликому сожалению, он был фактически ликвидирован в 1994-м, хотя работал на всю мощь и мы могли бы продолжать успешную работу. Конечно же, такое решение совершенно неразумно, но в то время вообще состояние было ужасное, разрушались такие наши легендарные заводы, как ВЭФ, «Радиотехника», и дошло и до медицины.

Позднее это назвали оптимизацией здравоохранения, хотя тут применимо более строгое определение. Я не хочу применять к ситуации в медицине слово «катастрофа», но что-то в этом есть. Можно только сожалеть о сегодняшней медицине, поскольку она почти недоступна для многих, стала коммерческой. Очень плохо, когда медицина утрачивает душу и вместо этого теперь властвуют деньги. Но я по-прежнему призываю: самое главное в жизни — делать добро. Спешите делать добро, как говорится.

— Библия пишет, что слова «Спешите делать добро» принадлежат апостолу Павлу. Кстати о книгах: вы издали свои мемуары «Мое время», это уже окончательный вариант?

— У меня достаточно много книг. Есть, например, вышедшая в 1974-м на латышском языке книга «Хирургические болезни», а кроме того, была издана и «Дифференциальная диагностика и практика участкового врача». Но это более профессиональная литература, конечно. А первая книга обо мне вышла в 1979 году и называлась «Квадрат Виктора Калнберза»; ее автором стала журналистка Армида Приедите, которая была моим личным секретарем.

Лет пятнадцать назад вышла книга мемуаров на латышском языке, а пять лет назад к моему 85-летию была издана «Мое время» на русском. Там написано все достаточно подробно. В принципе, это получилась уже совсем иная книга, в ней больше страниц и информации, в ней опубликованы сотни цветных фотографий, в то время как в латышском варианте были только черно-белые снимки. А помимо этого я привел в качестве примера целый ряд новых операций, которые сделал за все эти годы; все это должно быть помощью моим коллегам-хирургам. И, конечно, воспоминания о встречах с различными общественными и государственными деятелями, их на моем веку было чрезвычайно много.

Сосед Сталина

— В вашем доме в Приедкалне вы организовали целый музей своего имени, и там действительно ряд уникальных снимков и раритетов!

— Дело в том, что за долгие годы моей практики собрался огромнейший архив. А это не только тысячи уникальных фотоснимков, на которых я запечатлен с многими выдающимися людьми, с которыми довелось пересекаться, но и подарки со всех пяти континентов, на которых за свою жизнь успел побывать. Долгое время архив хранился у меня то на чердаке, то в подвале. После чего я тогда взял и устроил у себя в доме в Приедкалне музей. В него вхожи пока только самые близкие друзья…

У меня уже несколько книг для записей почетных гостей, одна из которых открывается в 1996 году достаточно мудрой записью тогдашнего премьер-министра Латвии Андриса Шкеле: «Есть вещи, которых мы не знаем. Есть вещи, которых мы не понимаем. А есть вещи, перед которыми необходимо склонить голову».

Отдельное место отведено моим родителям, у бюста и фотографий отца и матери периодически горит свеча. На фотографиях, что в этой же комнате, я изображен не только с Михаилом Горбачевым, с великим виолончелистом Мстиславом Ростроповичем, но даже с президентом загадочной африканской Бопутатсваны…

А еще есть подарок, который некогда сделали мои уважаемые коллеги на мое пятидесятилетие. Это детородный орган, который торчит прямо из головы, — юмор, конечно, но в качестве вариации на тему о том, что некогда я первым в СССР сделал операцию по смене пола человека.

— В детстве вы действительно жили неподалеку от ближней дачи Сталина в Кунцево. Видели отца народов?

— Сталина я видел только стоящим на Мавзолее, но потом судьба приблизила к его даче. Это долгая история, которая началась с того, что мама была вынуждена уехать из Латвии в 1915 году. Тут не очень-то тепло принимали тот факт, что дед был участником событий революции 1905 года. Мама работала библиотекарем в далеком Челябинске. И мой папа тоже уехал из Латвии в 1918 году, ибо также был деятелем революционного движения и даже членом партии большевиков еще до 1917 года. И ему тут просто конкретно указывали дерево и сук, на котором его повесят. Так и получилось, что в России мои родители-латыши и познакомились. Они были весьма признанными медиками, в результате чего им предоставили не дом, а квартиру в бывшем барском доме в Кунцево, и там неподалеку и была дача Иосифа Виссарионовича.

Спустя годы там построили Центральную Кремлевскую больницу N1, я там часто консультировал. И вот однажды главному врачу Миронову я сказал, что здесь прошло мое детство. И тогда коллега меня привел на дачу Сталина, я там очень много снимал на фотопленку, даже диван, на котором скончался вождь. Эти снимки я потом опубликовал в книге мемуаров «Мое время». Эти фотографии сейчас опубликованы в моей новой книге.

«Убеждения предавать нельзя»

— Виктор Константинович, вы считаетесь одним из тех людей, которые в определенный момент изменили весь ход политической жизни Латвии…

— Интересно… Напомните мне этот факт…

— В 1996 году, когда вы были депутатом Сейма, не хватило буквально одного голоса, чтобы избрали центристское правительство во главе с Зиедонисом Чеверсом.

— Да, был такой факт…

— Помню заголовок в одной из латвийских газет того времени: «Герой Соцтруда обрушил правительство Латвии»…

— О, эта история сейчас тоже интерпретируется по-разному. Я вам расскажу все обстоятельно, как дело было. Во-первых, я тогда при голосовании воздержался, против не голосовал. Если помните, была такая ситуация, что партия Чеверса «Саймниекс» вошла бы в коалицию с партией Иоахима Зигериста. Помните, был у нас такой «банановый король» Зигерист, приехавший из ФРГ, такой немного фашист, что ли. А я тогда был в партии Алберта Каулса. Я тогда сказал Каулсу: «Альберт, давай поговорим с тобой как Герой Соцтруда с Героем Соцтруда и как коммунист с коммунистом…» И мы поговорили. Я и публично на общем заседании предупредил, что воздержусь во время голосования. Потому что сами посудите, что это такое — коалиция с перевесом всего в один голос; она нежизнеспособна. Учитывая то совершенное несочетание полуфашистской организации и «розовых».

— Можно сказать, что в данном случае вы поступили как опытный хирург, который понял, что пациент неоперабелен…

— Понимаете, если бы даже и избрали то правительство, оно все равно вскоре рухнуло бы. Ведь одно дело взять власть и совсем другое — удержать ее. Если и побеждать, то с солидным перевесом, как это потом случилось с «Согласием» в Рижской думе. И знаете, потом ко мне в кабинет приходил ныне покойный Каулс, мы пили чай, и он соглашался, что я оказался прав. Более того, Зиедонис Чеверс никакой антипатии ко мне не испытывает и спустя несколько лет согласился с моей позицией.

Считаю, что свои убеждения нельзя предавать ни в коем случае, в политике в том числе.

Уважение к прошлому и настоящему

— Вы уникальны уже одним тем, что одновременно являетесь Героем Социалистического Труда и кавалером ордена Трех Звезд. Причем несколько раз выходили в общество с двумя этим высокими наградами на пиджаке. Это ваша принципиальная позиция?

— Понимаете, я всего пару раз вышел с двумя этими наградами, а резонанс какой! Фотография с двумя высокими наградами, которыми горжусь, украшает и обложку мемуаров «Мое время». Это многими воспринимается неоднозначно, конечно. Тут, несомненно, есть некоторая противоречивость. Одна награда — от распавшегося государства, вторая — от ныне существующего, от государства, где родились мои предки. Я этим своим поступком ничего доказать не хочу, а желаю просто показать уважение к прошлому и настоящему.

Кстати, я же один из последних Героев Социалистического Труда. У меня звезда под номером двадцать тысяч с чем-то… В книге номер точно написан. А номер первый знаете у кого? У Иосифа Виссарионовича!

В принципе, у меня много наград и званий. Даже есть звание «Заслуженный деятель науки Латвии», было такое. Еще я заслуженный врач Латвии, данное звание получил в уже далеком 1966 году. Горжусь, что кроме того я еще и лауреат премии имени академика Паула Страдиня, ее мне вручили в торжественной обстановке в 2001 году. А еще у меня есть два особых скальпеля: серебряный и золотой скальпели Латвийского научного общества травматологов-ортопедов.

— В вашем доме в Приедкалне вами же создан настоящий музей, в котором воистину бесценные экспонаты. Вы задумывались о том, передать ли эти раритеты государству?

— А какому именно государству? (Смеется.) Знаете, это тоже долгий рассказ. Вот бывают, например, музеи одной картины. Предположим, у вас есть одна великая картина (например, «Мишки» Шишкина) — и это уже музей. У меня таких «картин» действительно много. Например, генеральский китель космонавта Берегового с двумя Золотыми Звездами Героя Советского Союза. Он мне его вручил в благодарность за проведенную операцию. Или, например, книга «Союз» — «Аполлон» с автографами всех участников той космической экспедиции: американских астронавтов и советских космонавтов. Раритет! Или часы от маршала Ивана Игнатьевича Якубовского.

А ведь еще есть дар от легендарного летчика, трижды Героя Советского Союза Ивана Никитича Кожедуба. Ну передам я латвийскому государству все это. А они потом там решат, что вот космонавт Береговой был советским летчиком-космонавтом, с акцентом на «советский». Уж не говоря о Кожедубе, который в годы Великой Отечественной войны в небе Латвии чуть не погиб. Военные летчики? Значит, оккупанты! И куда в таком случае денут все эти раритеты?

Нет. Нет. У меня замечательная семья, дети и внуки, которые продолжают врачебную династию уже в четвертом поколении. Мне моя семья ближе. Я ей все завещаю. А уж они пусть решают, что к чему.

Ну а что до генеральского кителя с двумя Золотыми Звездами Героя Советского Союза, который подарил космонавт Береговой, то тут я говорю: «Если вдруг вернутся коммунисты, надену этот мундир и скажу, что я свой!» Это я шучу, конечно.

— Кстати, а можно ли называть имена великих, которым вы делали операции по фаллоэндопротезированию?

— Среди моих пациентов очень много выдающихся людей было. Но, конечно, такое понятие, как врачебная тайна, никто не отменял. Но могу сказать, что среди таких пациентов был великий артист Театра имени Е. Вахтангова народный артист Советского Союза Николай Олимпиевич Гриценко. Широкой публике он известен по прекрасному эпизоду в «Семнадцати мгновениях весны», в котором он играл генерала, беседующего и выпивающего со Штирлицем в купе поезда. Так вот, Гриценко сделал у меня операцию и потом шутил: «Пусть все знают! У женщин после этого ко мне проявляется интерес!»

(курсив св.)

Досье «СУББОТЫ»

Академик Калнберз обладатель множества патентов, которые он получил за проведенные уникальные операции. Например, он создал искусственный пищевод. Уж не говоря о легендарной операции по фаллоэндопротезированию — это была первая подобная операция в Советском Союзе, проведенная в 1968 году.

Пациентке Инне, которая страдала трансгендерным расстройством (она ощущала себя мужчиной), академик Калнберз сделал девять операций. Сперва создал мужской половой орган — сконструировал мочеиспускательный канал, сформировал на нем стебель, после чего объединил канал в стебле с женским. Затем удалил молочные железы, матку и влагалище. Весь процесс занял больше полутора лет: первая операция прошла 17 сентября 1970 года, последняя завершилась 5 апреля 1972-го. После последней операции Инну в больнице стали называть Иннокентием. Стала расти борода.

Калнберзу объявили строгий выговор, в котором указывалось, что он провел калечащую операцию, которая не отвечает идеологии советского общества. От уголовного дела его, видимо, спас латвийский министр здравоохранения Вильгельм Канеп: он подтвердил, что дал устное согласие на операцию. В 1975 году Калнберзу удалось зарегистрировать в комитете Совета Министров СССР по делам изобретений и открытий свидетельство на изобретение «Способ хирургического лечения гермафродитизма». Несмотря на приказ Минздрава СССР, Виктор Константинович провел еще несколько подобных операций — в том числе девушке, приехавшей из Грузии.

(конец к)

(врезка 1)

«Я не хочу применять к ситуации в медицине слово «катастрофа», но что-то в этом есть. Можно только сожалеть о сегодняшней медицине, поскольку она почти недоступна для многих, стала коммерческой.

(врезка 2)

«Я же один из последних Героев Социалистического Труда. У меня звезда под номером двадцать тысяч с чем-то… В книге номер точно написан. А номер первый знаете у кого? У Иосифа Виссарионовича!

ФОТО У ИНАРЫ В МЕЙЛЕ

Похожие публикации