Народный артист России о поздней славе, современных сериалах и уходе российских фестивалей из Юрмалы

Валерий Баринов всюду одинаково интересен: на экране, в театре, в жизни. А как пронзительно он читает стихи!
«Суббота» встретилась с артистом в Юрмале, где проходила очередная встреча «Виторган-клуба», на которой Валерий Александрович вместе с актрисой Ольгой Кабо читали Шекспира, Ахматову, Цветаеву, Бунина, Адамовича… Выступление проходило в ресторане, но за время, пока Баринов царствовал на сцене, ни один из гостей не притронулся к еде.

— Валерий Александрович, вы принадлежите к числу актёров, которых называют корифеями российской сцены. Однако слава пришла к вам уже в зрелом возрасте. Не обидно, что так поздно?
— В молодости, когда был рабочим сцены в Орловском театре, и позже, в театральном училище, я, конечно, мечтал о популярности. Но смотрел на себя в зеркало и понимал, что с такой внешностью она мне не грозит.
Зато я твёрдо знал, что очень люблю театр и буду в нём работать. Это для меня было главнее всего на свете. А когда с годами пришла, как вы говорите, слава, я отнёсся к этому философски: ну, пришла и пришла…

Робертино Лоретти из села Жилово

— До вас в вашей семье ведь не было артистов, правда?
— Откуда же взяться артистам в глубинке — деревне Жилово под Орлом? Но в послевоенные годы в моде были смотры художественной самодеятельности. Мама нашла в календаре стихотворение, которое называлось «Ещё не все запаханы окопы», и в шесть лет я впервые вышел на сцену. Мне подарили кулёк шоколадных конфет. Я тогда подумал: «Как хорошо платят артистам!» (Смеётся.)
После этого я много выступал, пел. В селе меня прозвали Робертино Лоретти. Но я не смел никому признаться в том, что хочу стать артистом.
— Как же отважились на такой шаг?
— Сам удивляюсь. Собрался и поехал в Москву — поступать во мхатовскую школу. Мама где-то достала страшно дефицитную по тем временам нейлоновую рубашку, а штаны я порвал по дороге, прыгая с поезда. Пошёл в ГУМ, купил другие — лавсановые.
В первый же день экзаменов познакомился с будущей первой женой. А придя на второй тур, впервые увидел Высоцкого. Я был в последней пятёрке, и он зашёл послушать. Через несколько минут вышел и сказал мне: «Хорошо орёшь, только тебя сюда не возьмут». Как в воду глядел.
— Сильно расстроились?
— Но не отступился: подал документы в ГИТИС, сдал экзамены, и меня зачислили на кафедру Малого театра, которая впоследствии отделилась и стала самостоятельным училищем, получившим название Щепкинского. Я попал на курс к Виктору Ивановичу Коршунову. Это был какой-то удивительный мир. Я приходил в училище и понимал, что меня там все любят.
Наверное, это самое главное, что должно быть в институте, в училище и вообще в педагогике, — чтобы тебя любили и верили в то, что из тебя что-то получится.

Разговорное молчание

— Сегодня театральные вузы ежегодно выпускают сотни артистов. Каждый из них хочет стать знаменитым, но везёт лишь единицам. Почему?
— Очень многое зависит от везения и от наставников. После Щепкинского я сразу попал в Александринку. Это был настоящий подарок судьбы. Я застал ещё Николая Константиновича Симонова, которого в детстве видел в фильмах «Пётр I» и «Овод». «Боже мой, Артур, Артур…» До сих пор волосы начинают шевелиться, когда вспоминаю, как он играл!
Когда меня в первый раз ввели в массовку на спектакле «Луна взошла», я оказался на одной сцене с Жаровым, Кенигсоном, Зеркаловой. Это была потрясающая школа мастерства!
В спектакле «На дне» мне посчастливилось играть с легендарным Толубеевым: я играл Алёшку-сапожника, а он Бубнова. И ему было не всё равно, как играю!
Помню, сижу после спектакля в гримёрке, а по громкой связи объявляют: «Молодой артист Баринов, зайдите к народному артисту Советского Союза, лауреату Государственной Ленинской премии Юрию Владимировичу Толубееву». Иду, дрожу. Толубеев встречает меня хмуро: «Да, сегодня у тебя получилось неплохо. Но там у Горького запятая, куда тебя черти несут?» То есть я должен был на эту запятую отреагировать, как-то её обыграть. Вот такие мастера были. После их ухода в театре такой пробел, который ничем не восполнить.
— Про вас говорят, что вы очень требовательный актёр. Это правда, что вы переписываете тексты, если они вам не нравятся?
— Почти всегда переписываю, особенно в современных пьесах. К великому сожалению, ушли мастера, которые владели искусством диалога, искусством написания пьес. Сейчас пьесы чересчур многословны — в жизни мы так много не говорим. А если говорим, то пытаемся скрыть что-то. Я называю это разговорным молчанием — сказать много и в то же время ничего не сказать.
— А ещё говорят, что у вас феноменальная память. Вы для роли с лёгкостью можете выучить наизусть 100 страниц текста…
— Знаете, меня очень легко взять на слабо. Надо подойти ко мне и сказать: «Ну, это невозможно, этого никто не сделает, и ты не сможешь». Однажды меня этим поддели. Я подумал: «А вот смогу!» И выучил за ночь 113 страниц для спектакля.

Свеча на ветру

— На вашем счету более 150 фильмов. В чём разница между современным и советским кино? Как снимали тогда и как снимают сейчас?
— Советское кино не так торопилось, как современное, и сериалы в нём не были главным жанром. Одним из моих первых многосерийных фильмов был «Строговы». Режиссёр Владимир Венгеров снимал эту картину как полнометражное кино. И посмотрите, на каком сливочном масле работали там актёры!
Сегодня на съёмках мне не хватает тщательности, доработки, отточенности. Многие сериалы снимаются халтурно, недостаёт профессионализма: из серии в серию идут одни и те же ритмы, одни и те же манеры. Честно говоря, у меня большие претензии к современному кино. Хотя я готов ответить за любую свою работу.
— Многие ваши поклонники с удивлением, мягко говоря, восприняли ваше появление в сериале «Школа» у Валерии Гай Германики. Как вы согласились?
— Меня заманило любопытство. Вообще-то я плохо воспринимаю кино Германики. Нет, она небесталанна, просто у неё самомнение чересчур большое. Перед съёмками Валерия мне сказала: «Вот как сниму сейчас гениальное — и всех сделаю!» — «Ну что ж, попробуй, я в тебя верю», — спокойно ответил я. В молодёжь надо верить, тем более если уже согласился сниматься…
— А вот режиссёру Марлену Хуциеву вы в своё время отказали, хотя он предлагал вам в фильме «Невечерняя» роль Льва Толстого. Почему?
— Буду честен: я не верил, что Марлену Мартыновичу удастся завершить картину. У меня не было времени участвовать в бесконечных проектах. Я боготворю Хуциева, но без веры в конечный результат у меня не получилось бы сыграть Толстого.
Кстати, я сыграл Льва Николаевича в фильме Сергея Соловьёва «2-Асса-2», а также 54-летнего Толстого в фильме «Завещание Гоголя». Я много лет я живу Толстым, и моё самое любимое занятие — читать Толстого вслух, особенно его дневники. По-моему, в русской литературе есть только два писателя — Толстой и Солженицын, — которые думали пером.
— Вы снимались у немцев, японцев, французов, но никогда не кричите, что вы мировая знаменитость, в отличие от других коллег…
— Когда-то я прочёл пьесу Солженицына «Свеча на ветру». О свече, которая горит у тебя в душе: когда ты нараспашку, эта свеча гаснет очень быстро. Вы посмотрите, как тяжело великие поэты шли на первую публикацию своих стихов — они не были уверены, талантливо ли это.
Что же мне, кричать, какой я талант, если сыграл у французов в «Концерте»? (Фильм Le Concert рассказывает о дирижёре Большого театра, который тайно от руководства собирает разогнанный коллектив, состоящий из музыкантов-евреев, и едет выступать с ними в Париж. — Прим. ред.) Мне кажется, если человеку есть чем дорожить, то он дорожит этим молча.

«Играть мерзавцев интересно!»

— На сцене и киноэкране вы переиграли целую армию мерзавцев и злодеев. Не тосковали по светлым положительным образам?
— Меня часто называют главным злодеем советского кино: стольких людей поубивал, столько душ загубил! (Улыбается.) Но на самом деле, если всех моих персонажей разложить по кучкам, то кучка с отрицательными героями не очень сильно перевесит кучку с положительными. Просто злодеи запоминаются лучше.
Мне кажется, что в каждом человеке есть и хорошее, и плохое — 50 на 50. И в зависимости от того, как складываются обстоятельства, проявляется то одна сторона, то другая. В обычной жизни мы стараемся спрятать поглубже в себе всё плохое — и правильно делаем. А у артистов есть возможность на сцене выпустить наружу всё, что ты зажимаешь в себе. Поэтому играть злодеев безумно интересно! Всё чёрное надо сначала извлечь, накопить его, потом добавить красок, докрутить- додумать…
Например, у меня дома всегда знали: если я вечером играю «Скрипку Ротшильда», меня нельзя трогать. Я весь день коплю отрицательную энергию, чтобы к вечеру меня захлёстывала ненависть ко всему живому.
— Многие актёры сегодня подаются в бизнес, в коммерцию. Вы не думали об этом?
— Когда я смотрю, как некоторые артисты подались в бизнесмены, стали миллионерами, то знаю, что в актёрской среде про них обязательно скажут: «Да, он сделал успешную карьеру, а артист-то был средненький…» Меньше всего хочу, чтобы кто-то сказал так обо мне.

«Пушкин, Пушкин, были бы мы живы….»

О Латвии, Юрмале и российских фестивалях
— Валерий Александрович, что связывает вас с Латвией?
— Здесь я снимался в одном из самых первых своих фильмов. Это было на Рижской киностудии в 1974 году. Картина называлась «Прикосновение» по-русски. А по-латышски… Подождите, сейчас вспомню! Pieskareens, правильно? У меня неплохая память…
— Не то слово! А о чём был фильм?
— О Яне Фабрициусе. Снимал его замечательный режиссёр Ростислав Горяев. Актёрский состав был совершенно восхитительным: Гунар Цилинский, Людмила Максакова, Гирт Яковлев. Мы много времени проводили в Юрмале. Для меня это очень близкий по энергетике город, здесь я испытываю ощущение комфорта.
— А когда вы последний раз были в Юрмале?
— То ли год, то ли два назад я приезжал сюда на фестиваль Comedy Club. Гулял, смотрел, дышал, вспоминал молодость и свои романы, которые здесь складывались.
— В этом году все российские фестивали ушли из Юрмалы…
— Да, я об этом слышал. Мне грустно. Потому что вместе с ними ушла самая бесценная вещь — общение. А ведь ничто не стоит так дёшево и не ценится так дорого…
Я помню фестивальную атмосферу в Юрмале. Помню, как город ждал встреч с любимыми артистами, с какой радостью сюда приезжали россияне, так называемый русский десант… Жаль, что ничего этого больше не будет, не будет проникновения культур. По-моему, это очень плохо.
— Как вы думаете, кто в этом виноват?
— Не надо никого винить. Проще всего сказать: «Ах, этот или вот тот — такие-сякие». На самом деле это мы виноваты в том, что они делают всё не так. Мы сами виноваты в том, как живём. Потому что выбираем не тех. Доверяем не тем…
В этот приезд Юрмала показалась мне грустнее, чем обычно: то ли не сезон, то ли момент расставания присутствует. Но, может быть, всё ещё переменится? Нынче непростое время. Как говорил классик: «Были бы мы живы…» На это и будем рассчитывать.

Похожие публикации