Друг, я спрошу тебя самое главное:

ежели прежнее всё — неисправное,

что же нас ждёт впереди? (с)

На днях гостем «Субботы» был Юрий Кублановский, легендарный поэт, друг Бродского и Солженицына. И говорил с нами о родине, власти, цензуре, вере и любви

Даже если просто пунктиром очертить основные вехи его биографии, всё равно получается круче любого романа.

Его мама родилась в ночь взятия Зимнего, в 1917-м. Отец был актёром. Дед-священник расстрелян в 30-е годы. Сам Юрий родился в 1947-м, в приволжском городе Рыбинске. В 14 лет начал писать стихи. В 15 убежал из дому, чтобы поехать в Москву к Вознесенскому: поддержать после того, как Хрущёв обрушился на прогрессивных литераторов с высокой трибуны.

Адрес он узнал в Мосгорсправке. Вознесенский был поражён. От него юный Кублановский отправился к другому писателю, Илье Эренбургу, и удивил его знанием литературы.

Дальше — по нарастающей. После школы рыбинский мальчик рискнул поступать прямо в МГУ, на искусствоведческий факультет. Нам он признался, что в первый раз побывал в Пушкинском музее накануне экзамена. «Но Господь, видимо, сжалился надо мной, и я сдал экзамены на пятёрки», — смеётся Кублановский.

Вместе с друзьями он организовал неформальное литературное объединение «СМОГ» («Смелость, Мысль, Образ, Глубина»), а шутники расшифровывали так: «Самое Молодое Общество Гениев». Свои стихи и прозу они издавали самиздатом, то есть в виде скреплённых листков с машинописным текстом, которые ходили по рукам.

«Нас не устраивала модель того социализма с человеческим лицом, который предлагала нам идеология оттепели. Мы не хотели идти на компромиссы с властью, с цензурой», — объясняет он.

Но тогда юный гений «СМОГа» Кублановский ещё не подозревал, что вскоре судьба сведёт его с людьми, которые делают историю. Что он познакомится с Солженицыным и будет его гостем в Вермонте, что подружится с Бродским, что станет духовным сыном отца Александра Меня, что возьмёт первое заграничное интервью у Тарковского…

— Действительно, сейчас, когда я оглядываюсь, то кажется, что прожита не одна, а несколько разных жизней, связанных по принципу сообщающихся сосудов. Столько всего было разного. Странно, но особенно остро помню, как утром увидел плачущую маму, она сказала: «Юрка, умер Сталин». Мне было пять лет… — вспоминает Кублановский.

«За тобой приехало КГБ»

А со стихами было так. Кублановский послал через знакомых свои рукописи Иосифу Бродскому, который жил тогда в Америке. Бродский напечатал его сборник. Авторские экземпляры Юрию передал Борис Мессерер, муж Беллы Ахмадуллиной. Очевидно, в их квартире была прослушка.

— Я собираюсь утром 19 января в церковь за святой водой с бидончиком. Уже одеваюсь, — рассказывает Кублановский. — Вдруг звонок в дверь. Мы жили в маленькой квартире с грудным ребёнком, матерью жены, её отцом-инвалидом и братом-алкоголиком. Жуть. Шесть часов у нас проводили обыск. Отец все шесть часов стоял перед ними навытяжку. Мы были потрясены, потому что это случилось абсолютно неожиданно.

Потом ещё таскали на беседы ночью. Однажды возвращаюсь с работы, у дома стоит воронок. Не дали подняться в квартиру. И повезли прямо по пути героя из «Круга первого», мимо «Метрополя», Большого театра, на Лубянку… Было два часа ночи. Мне говорят: «Это ещё не арест, но близко к тому. В принципе, делать из вас второго Гумилёва нам не хочется, лучше, если вы уедете». Это был 1982 год.

— Вам не страшно было?

— В Москве нет. Но однажды испугался. Мне сказали уехать на лето из столицы, когда начиналась Олимпиада-80. Жена работала реставратором в Почаевском монастыре, и я устроился там на покраске фасада храма. Работали на огромной высоте, на специальных мостках. И как-то вижу: по этим мосткам ко мне скачет отец-эконом… Зовёт меня: «За тобой приехало КГБ. Давай беги через задние ворота, и я скажу, что тебя не видел». Он меня тогда спас. Потому что если бы оттуда забрали, никто и не узнал бы, куда. Я быстро собрал рюкзачок и ушёл.

— А знаменитое ваше письмо в защиту Солженицына как появилось?

— Чуть раньше. Когда Александра Исаевича выслали, меня не было в Москве. Но то, что я промолчал, всё время сидело во мне занозой. И на двухлетие высылки Солженицына, в 1975 году, я выступил с открытым письмом «Ко всем нам», где предлагал выполнять его заветы: жить не по лжи, формировать мировоззрение в соответствии с национальным характером, вернуться в церковь и т. д.

После этого мне уже не разрешили работать по профессии, и вплоть до вынужденной эмиграцию в 1982 году я работал дворником, сторожем, истопником в храмах…

Предсказание Бродского

Несмотря на предупреждения органов, Кублановский уехал на Запад не сразу, пытался тянуть время, даже с помощью Окуджавы устроился в больницу… Но в конце концов ему сказали: «Хватит дурака валять, уезжайте, пока меры не приняли». И Юрий Михайлович улетел в Вену.

— 3 октября 1982 года я оказался в Вене. И ждал там приглашения от Бродского, чтобы поехать в Штаты. В тот момент там повсюду висели в траурной рамке портретики только что умершей актрисы Роми Шнайдер. И вдруг как-то утром я увидел, что повесили траурные портреты Брежнева. У меня прямо челюсть отвисла…

А потом понеслось. Пришёл к власти Андропов, потом Черненко… Все думали, что это надолго и режим посуровеет. И только Солженицын оказался провидцем и написал мне из Вермонта: «Через восемь лет Вы вернётесь в Россию». Все эмигранты надо мной тогда смеялись: мы, мол, по сорок лет сидим на чемоданах, старик сбрендил в Вермонтских лесах… Но так и получилось…

* * *

Ну вот что тут скажешь? Вроде бы эмоционально и психологически человек, выдавленный из страны, должен был сильно на страну обозлиться. Но знака равенства между родиной и органами власти Кублановский никогда не ставил.

Как только представилась возможность вернуться (это в 89-м году), он посчитал, что политическим эмигрантом перестал быть, а экономическим не хочет. И пока часть интеллигенции рядами потянулась туда, Кублановский двинулся оттуда, бросив Париж, где в тот момент работал в газете «Русская мысль».

Позже он напишет пронзительные строчки: «Я за бугром далече рвался всегда домой. Часто теперь при встрече спрашивают: на кой? Я же в ответ пасую и перебить спешу, ибо не надо всуе брать меня за душу. Я поспешил вернуться не для того, чтоб как следует оттянуться, с воли в родной барак, а заплатить по смете и повидать родных. Старый паром по Лете ходит без выходных».

— Я никогда не думал оставаться на Западе, потому что профессия литератора обязывает. Поэту надо жить одной жизнью со своим языком, со своими читателями, со своим народом.

Но… Мы, конечно, все ожидали, что после падения коммунистического режима в России начнётся возрождение. Но оказалось, что начался период криминальной революции. Власть захватили те, кого Солженицын назвал грязнохватами, началась олигархическая прихватизация…

Потом Кублановского пригласили в «Новый мир» руководить отделом публицистики. Там и проработал 20 лет. Сейчас он по-прежнему не принадлежит ни к каким литературным корпорациям и живёт по принципу Пушкина: «Самостоянье человека — залог величия его». Но самостоянье дорогая вещь, за него приходится платить. И одиночеством, и непониманием. Зато поэту удалось не изменять себе.

По следам академика Лихачёва

После университета, получив диплом искусствоведа, он уехал работать на Соловки.

— Я тогда плохо понимал, что это такое. Корпуса там были такие, как будто только что, по свистку, разбежались зэки… С решётками, с глазками в дверях, с записями на стенах…

Юрий поселился в камере, в которой жил когда-то заключённый академик Лихачёв. Уже позже, в Москве, внучка Лихачёва рассказала ему, что на её вопрос, почему убрали портрет её деда из экспозиции лагеря, ей ответили: «Да он всего-то пять лет тут сидел…» Сейчас там возродили Преображенский монастырь. Но по-прежнему о Соловецком лагере людям известно очень мало. И, конечно, это время на Соловках повлияло на мировоззрение поэта.

Дважды Кублановский бывал на Афоне. Жил на Святой горе, ходил горными тропками к отдалённым скитам отшельников. В русском монастыре Святого Пантелеймона он встретился с монахом Илианом. И узнав, что тот хочет вернуться в Россию, но не имеет средств, выслал ему деньги на билет. Монах приехал сразу же. Сейчас это старец Илий, духовник Патриарха.

К слову. У Юрия Михайловича восемь внуков. Дочь Дарья вернулась в Россию из Франции, где училась в Сорбонне, через год после отца. В Москве она окончила училище сестёр милосердия, работала медсестрой в реанимации. В московском приходе встретила мужа, венчалась… Её дети читают Достоевского, Толстого, воспитываются в русских христианских традициях. А мальчик Илья вообще готовится в монастырь.

«У нас глубокий конфликт цивилизаций»

— Может ли человек стать своим в чужой среде? Как сохранить свою идентичность, живя вдали от родины?

— Трудно советовать людям, которые оказались в другой стране. У каждого свои обстоятельства. Надо адаптироваться, принимать эту страну, но сохранять язык и принадлежность к родной культуре. И детям, и внукам это привить. Полная интеграция обедняет, конечно.

В Тарту живёт и преподаёт сын замечательного филолога Лотмана. Такого оголтелого нацпредательства я давно не видел. Он стоял у истоков движения по закрытию Пушкинского лицея. Не думаю, что его от этого ждёт великое счастье. Я прекрасно знал его отца, мы дружили, это был выдающийся человек. Русские в Тарту недоумевают, почему его сын вырос оголтелым эстонским националистом.

— Что такое Русский мир? У нас уже иногда формулируется, что Русский мир представляет опасность…

— Это в значительной степени словесная фигура. Никакой опасности он не представляет. Просто в России люди стараются нащупать собственную идеологию, государственную. И, как всегда, некоторые, по большей части болтуны, пустили в обиход и это словосочетание. В таком контексте я не придаю ему значения. Хотя глубинно убеждён, что Русский мир — это мир тех, кто ценит русскую культуру, язык, историю, кто желает отечеству блага. Нормальный культурный человек есть атом Русского мира. Никаких захватнических поползновений там нет и быть не может.

— Почему вы редко участвуете в телепередачах?

— Раньше я иногда ходил, когда приглашали. Но в последнее время не хочу. Сейчас ходить к Соловьёву, где все стараются перекричать друг друга, — ну не для меня это. Мне кажется, на телеканалах работают или коллаборанты за деньги, или просто скрытые ненавистники и Путина, и государства. Завтра закачается трон — и все сбегут. Так обычно бывает.

— Многие считают, что направление агрессии сегодня часто идёт против православия. Если вспомнить также Сербию, Сирию, опять же, Украину…

— Недавно встречался с одним священником, который только приехал из Киева. Это был человек с таким обожжённым лицом… Спросил его: «Ну как?» Он сказал: «Я приехал из ада». Вот такой короткий ответ.

Действительно, жало направлено не только против России, но против всей ветви православной цивилизации. Причину этого я вижу вот в чём: когда было покончено с Византией, Запад стал воспринимать Россию как её преемницу. Начал вызывать отторжение именно её византийский корень.

Я уверен, что многие правители сегодня настолько вне религии, что даже не поймут этого. Но на уровне подкорки несимпатия к России в значительной степени идёт против её православной основы.

— Что вы ответили бы тем, кто поддерживает страхи о нападении России?

— Я не верю, что это делается всерьёз. Уверен, что под этим лежит корысть. Это даже опровергать смешно, что Кремль нападёт на Прибалтику. Не поддаётся никаким логическим объяснениям. За этим стоит только заговор тех, кто хочет на страхах заработать. Многие, кто у власти, возможно, надеются перебраться в европейские структуры, поэтому нужно громко о себе заявлять.

— Как вы относитесь к Путину?

— Амбивалентно, по-разному. У него хорошо получается внешняя политика, в силу его профессии. А вот с внутренней проблемы, в стране надо многое менять. К сожалению, вокруг Путина много прихлебал и предателей, и любое дело они замыливают. Всё могут исказить.

— Вы долго жили в Париже. Как вы расцениваете трагедию с расстрелом журналистов: это жуткий теракт или глубокий конфликт цивилизаций?

— Конечно, глубочайший конфликт цивилизаций. Идёт омусульманивание и Парижа, и Лондона, и Европы в целом. Подростки, которые адаптироваться никак не хотят, поджигают машины. Возник феномен люмпенства, связанный с третьим миром. Другое дело, что я не могу согласиться с теми, кто вышел с плакатами «Я Шарли», потому что глумиться над религиозными ценностями — это самый поверхностный либерализм. Но им охвачено, как эпидемией, почти всё западное общество, к сожалению.

— Сильно изменился Париж?

— Другой город, совершенно другой город. Идёт колоссальное нивелирование национального колорита, уходят парижские кафе с их интерьерами и кухней. На каждом шагу либо пицца, либо суши. Колорит великого города заменяется чем-то усреднённым. Там есть замечательный пригород Сен-Дени, где в храме похоронены все французские короли. Рядом были кварталы, где жила французская аристократия. А сейчас это просто Ближний Восток. Криминальные места, где поножовщина, бродяги. А ведь это культурное сердце Франции.

— Что нужно сделать, чтобы смягчить этот конфликт цивилизаций?

— Я не вижу, честно сказать, у Европы достаточно мудрости и сил, чтобы остановить эти процессы.

— Вы как человек, прошедший жесточайшую цензуру, как считаете: сегодня в России есть ли свобода слова?

— Свобода слова абсолютно полная, о чём вы говорите?! Когда говорят, что её нет, — это чушь. Да, на центральные каналы телевидения не каждый может попасть, там дозированно. Но каждый, кто хочет высказаться, имеет такую возможность, всё можно печатать. И ничего за это не будет.

— Если вспомнить Киплинга про Восток и Запад… Соединятся они когда-нибудь?

— Сомневаюсь. Да и не надо этого сближения. Главное — чтобы не было войны. Я считаю, что каждая нация, каждый народ — это цветок. Он должен цвести самостоятельно. Чем больше цветов, тем лучше, тем богаче человечество. Культура может сохраняться только на почве национальной самобытности.

* * *

А ещё он пишет письма себе в будущее и отправляет их в архив с просьбой вскрыть в 2020 году. На рижской встрече его спросили, кому из любимых писателей он написал бы письмо и о чём.

Кублановский не задумываясь ответил: «Достоевскому. Спросил бы: ну что, дорогой Фёдор Михайлович, бесы-то побеждают? Подскажите, есть ли у России шанс на достойное возрождение в XXI веке?»

И тут же добавил, что ответ на такой вопрос не может носить рациональный характер…

— Я, например, остаюсь безнадёжным оптимистом. Хотя умом понимаю, что шансов не так уж много. Но несмотря ни на что верю…

Рита ТРОШКИНА.

Фото — Алексей МЕЛЬНИК.

Стихи Юрия Кублановского читайте на стр. ____ в рубрике «Литературный клуб».

Похожие публикации