Ведущая актриса «Табакерки», оператор Люся из сериала «Оттепель» и просто наша именитая соотечественница Яна Сексте рассказала «Субботе» о самом главном в своей жизни: о муже, актёрстве и детях

 

За неделю до премьеры на Первом канале сериала Валерия Тодоровского «Оттепель» Яна Сексте вышла замуж. За молодого и талантливого композитора из Канады по имени Митя. Жить молодые остались в России.

Работы в кино и театре у Яны невпроворот. Она играет в «Табакерке» и по совместительству в МХТ, при котором училась в Школе-студии. Московская театральная публика ещё до «Оттепели» почитала Яну как настоящую звезду. А после выхода сериала её имя стало известно и далеко за пределами Москвы и Риги.

Сказать, что она умница и талантище, — это ничего не сказать. Потому что помимо пронзительных образов, которые Яна создаёт на сцене и экране, она уже несколько лет подряд еженедельно (а то и ежедневно!) совершает человеческий подвиг: надевает клоунский колпак и отправляется в онкологические отделения детских больниц в образе Доктора Янки. Называется это подвижничество больничной клоунадой.

А самое удивительное то, что при всей своей сумасшедшей загруженности Яны всегда полна энергии, глаза у неё горят и всем своим существом она излучает любовь и радость.

Даже со своим первым мужем Максимом Матвеевым (ныне супруг Елизаветы Боярской), невзирая на все передряги и сплетни в прессе, Яна продолжает дружить и даже играть любовь в знаменитом спектакле «Сорок первый»…

Мы встретились в Москве, в уютном кафе неподалёку от посольства Латвии и её родной «Табакерки». На встречу Яна пришла вместе с мужем Митей. А как могло быть иначе — молодожёны!

«Оттепель» в её судьбе

— Яна, когда-то ты говорила, что никогда не смотришь фильмы, в которых снимаешься. Осталась ли верна своим принципам, когда показывали «Оттепель»?

— «Оттепель» я смотрела не отрываясь. Даже на кухню за чаем сбегать не могла. Мучилась жутко из-за перерывов на рекламу, поэтому сейчас очень жду, когда серии выложат на сайте Первого канала и можно будет всё пересмотреть без перерывов.

Я смотрела и не могла поверить, что я снималась в таком потрясающем фильме. Не могу понять, за что мне это Бог дал. Вспоминаю всё то счастье, которое мы все вместе пережили на съёмках, и вижу, как этими счастьем и любовью пропитаны каждая сцена, каждый кадр.

Восхищаюсь актёрскими работами! Не собой, не подумайте. Но такого фильма актёры часто ждут всю жизнь, а очень часто так и не дожидаются.

— Воспоминания о съёмках тоже, наверное, остались чудесные?

— Этот фильм как раз тот случай, когда в нём совпало всё, о чём только может мечтать артист, — и потрясающий режиссёр Валерий Петрович Тодоровский, и потрясающий сценарий, и потрясающая актёрская команда: Женя Цыганов, Миша Ефремов, Саша Яценко, Вика Исакова, Нина Дворжецкая, Паша Деревянко, Владимир Гостюхин…

Этот фильм — первый опыт Валерия Петровича как режиссёра сериала. Он шутил, что за период съёмок «Оттепели» он мог бы успеть снять шесть полнометражных фильмов (работали мы почти полгода — всё прошлое лето и осень).

Рассказывал нам, что перед съёмками разговаривал с кем-то из мэтров, и тот его учил, как снимать сериалы: мол, режиссёру надо сразу для себя определить, какие сцены важные, а какие нет. В противном случае снять все сцены с отдачей, как в кино, будет невозможно, сил не хватит.

И вот Валерий Петрович потом нам потом на протяжении съёмок жаловался: «Вот, какая сцена неважная — эта? Или эта?» Он так и не смог найти для себя ни одной неважной сцены. Поэтому у меня было полное ощущение, что я снималась у него в полноценном художественном кино, а не в сериале.

Тодоровский фанатик кино абсолютный. И я с самого первого съёмочного дня была уверена, что у нас получится хороший фильм.

— В одной из серий «Оттепели» герой Михаила Ефремова рассказывает дебютантке, что в кино все друг друга любят только на период съёмок, а когда они заканчиваются, семья распадается и каждый начинает жить своей жизнью.

Ты как актриса согласна с этой репликой? Смогла ли «Оттепель» подарить тебе новых друзей?

— Вчера в ночи мы, актёры, все созванивались друг с другом и поняли, что именно эта реплика именно к нашей съёмочной группе не подходит. Мы все пришли к единому мнению (и даже Валерию Петровичу об этом говорили), что он потрясающе кастинг провёл, что все люди на нашей съёмочной площадке человечески друг в друга попали. А это редко случается в жизни!

Мы вместе — пионерлагерь, а Нина Дворжецкая, которая сыграла помощника режиссёра — командир нашего отряда!

— А где ты сейчас снимаешься?

— Во второй части картины «Небесный суд» у Алёны Звонцовой. Это тоже очень хорошее кино и тот редкий случай, когда я могу сказать, что мне очень нравится работать на съёмочной площадке.

Есть сейчас ещё одно кино в моей жизни, но про него я пока говорить не могу. Я суеверная!

— А Олег Павлович Табаков спокойно отпускает своих актёров сниматься?

— Нет. И это очень болезненный вопрос. Отпускает он, как и большинство режиссёров, только в том случае, когда съёмки не мешают работе в театре. А с моей занятостью в репертуаре они не могут не мешать.

Правда, после того как я всё-таки умудрилась сняться в двенадцати сериях у Тодоровского, поняла, что при желании совместить возможно всё. Это было очень тяжело: осенью у меня спектакли шли подряд, а съёмки проходили в Минске.

Всё началось с новогодней ёлки

— А где вы нашли друг друга с будущим мужем?

— В театре! Где ж ещё мы могли познакомиться? В большом репетиционном зале «Табакерки». Зимой 2012-го. Режиссёр Александр Марин выпускал у нас тогда спектакль по рассказам Чехова «Брак 2.0» и пригласил в качестве композитора в эту постановку своего сына Митю.

Митя приехал из Монреаля в Москву, потом уехал, потом ещё раз приехал. Вот и поженились.

— В связи с замужеством не перестанешь ли ты заниматься благотворительностью в детских фондах?

— Напротив! В связи с моим замужеством наши фонды обрели ещё одного волонтёра в лице Мити. В настоящий момент он пишет музыку для новогодних представлений, которые мы организуем для деток в больницах. А в прошлом году даже успел попробовать себя в роли Снеговика!

Помню, когда я в первый раз привела Митю в фонд, кто-то из коллег спросил: «А Митя понимает, что если он на тебе женится, то автоматически станет волонтёром?»

— А кто тебя привёл в фонд «Подари жизнь»? Как ты, будучи столь успешной актрисой, решилась перешагнуть порог таких страшных больниц? Ведь для этого нужно иметь особое мужество…

— Для этого ничего такого особого иметь не надо! Но я сразу немного проясню ситуацию, чтобы не запутаться. Больничной клоунадой я занимаюсь в благотворительном фонде «Доктор клоун», который мы сами и организовали с коллегами, а волонтёром я работаю в фонде Чулпан Хаматовой «Подари жизнь». Это две разные организации, но тесно сотрудничающие друг с другом.

Всё началось восемь лет назад, когда нашего прекрасного артиста и педагога Школы-студии МХТ Игоря Яковлевича Золотовицкого фонд «Подари жизнь» пригласил в одну из больниц на встречу с детьми и родителями. Это было в начале декабря, он с ними пообщался, пофотографировался, а потом за чаем пообещал, что его студенты организуют и проведут в больницах ёлочки.

А когда после этой встречи Золотовицкий вошёл в МХТ, то первым, кого он встретил, был его выпускник и мой бывший муж Максим Матвеев. Игорь Яковлевич тут же ему и сказал: «Вот ты, Макс, и займёшься организацией этой ёлки».

А Максим, в свою очередь, пришёл домой и сказал мне: «Ян, я завтра улетаю на три недели на гастроли в Японию. Ёлкой займёшься ты». И всё. С тех пор я там.

Бывают, конечно, моменты, когда просыпаешься утром и понимаешь, что устал и больше не можешь, не хочешь. Но тут же понимаешь, что всё равно не сможешь спокойно жить, зная, что есть эта больница и есть дети, которые тебя ждут. Это я говорю не к тому, какая я хорошая. Это просто данность.

Как волонтёр в «Подари жизнь» я также занимаюсь организацией походов наших деток по театрам. Обзваниваю всех друзей, договариваюсь о пригласительных. А поскольку у меня есть машина и права, ещё я очень часто работаю в фонде как простой водитель. Бывает, что надо отвозить детей в аэропорт, когда они улетают в другие страны на трансплантации, или перевозить из одного места в другое результаты анализов.

Что такое больничная клоунада

— А ты помнишь первого ребёнка, которого тебе удалось рассмешить как клоунессе?

— Да! Это была девочка Инна. С неё всё и началось.

Поздним вечером нам с бывшим мужем позвонила координатор фонда «Подари жизнь» и сказала: «Ребята, у нас есть подопечный ребёнок в клинике им. Бурденко, ей поставили в горло трахеостому, она не может говорить. Объяснить восьмилетней девочке, что когда-нибудь эту штуку из неё вытащат, нереально.

У Инночки началась чудовищная депрессия, с кровати она не встаёт, от родителей отворачивается. Вы с Максимом должны прийти к ней в костюмах клоунов. Вы же актёры!» Я возмутилась: «Мы не клоуны!» Она сказала: «Мы ждём вас через час», — и повесила трубку.

Мы быстро рванули в какой-то карнавальный магазин, купили там какие-то ужасные клоунские костюмы и пошли к Инне. В первые полчаса девочка на нас даже не смотрела, мы были в страшном стрессе и несли какую-то ахинею.

Но на втором часу нашего пребывания в клинике мы уже радостно шагали по коридорам нейрохирургического отделения, а за нами хвостом шли десятки детишек, во главе которых бежала Инна и беззвучно хохотала.

Каждого ребёнка мы посвящали в клоуны. Апофеозом этого визита стал момент, когда какой-то мальчик, весь перебинтованный после операции, попросил посвятить в клоуны своего чёрного игрушечного кота. И совершить этот ритуал мы доверили Инне.

Так несколько лет назад мы с Максимом и стали больничными клоунами. Потому что собственными глазами увидели, как больничная клоунада способна творить чудеса. А со временем вместе с другими коллегами открыли уже целую организацию «Доктор клоун».

— По сути, вы занимаетесь обычной клоунадой в необычных условиях, да?

— Не совсем. Больничная клоунада не просто развлекает детей — она способна их исцелять. Это движение существует в мире уже двадцать пять лет, и учёные уже провели множество уникальных подтверждающих исследований на эту тему.

Философия заключается в следующем. Вот представьте: больница. Она вся белая, стерильная. Дети попадают сюда на долгие месяцы (а чаще всего на целые годы), вырванные из нормальной для себя среды.

Самое минимально страшное, с чем они сталкиваются, — это боль. Потому что большинство медицинских манипуляций, которые с ними проводят, очень болезненные. Их жалоб и желаний никто не учитывает, потому что главная цель врачей и родителей — спасение их жизни.

А теперь представьте, что дверь в белую больничную палату открывается и входит доктор клоун. Именно доктор — представитель больницы, а не аниматор — случайный гость. Только этот доктор к тому же дебил. Он слушает вантузом и делает уколы клизмой. Вдобавок он разноцветный. Общение с таким существом мгновенно переключает внимание ребёнка, и он забывает про свою депрессию и боль.

Или, допустим, малыша ввозят в операционную. Ему страшно. И вдруг открывается дверь — и туда же на каталке въезжает клоун. Начинает во всё врезаться, всё громить (якобы, конечно). И поверьте мне: ребёнок перестаёт плакать и начинает смеяться!

— А врачи как к вам относятся?

— Ой, они на первых порах, когда нас видели, начинали орать: «Это больница, а не сумасшедший дом!» А сейчас доходит до того, что они уже сами ловят нас в коридоре: «Срочно пойдёмте с нами!» Наших клоунов пускают даже в реанимацию, куда не пускают родителей.

Но сейчас вырисовалась уже другая проблема: нас мало, на всех не хватает.

— А настоящие друзья среди детей у тебя появились?

— Конечно. С детьми, которые выздоровели, мы переписываемся. Они присылают мне свои фотографии — многие девочки такими красотками стали!

Есть, конечно, и грустный список детей ушедших. И чем дольше работаешь, тем он длиннее становится. Нас, опять же, часто спрашивают: а как удаётся продолжать этим заниматься, когда вы видите, как умирают дети?

На этот вопрос хорошо однажды ответила Чулпаша Хаматова. Она сказала, что если из-за своих переживаний мы перестанем приходить в больницы, то это будет проявлением жалости прежде всего по отношению к себе. Ведь кому будет легче, если мы из-за переживаний перестанем приходить к другим детям?

Конечно, каждый волонтёр проходит через кризис. У меня тоже он был, когда пять лет назад в возрасте двенадцати лет ушёл мальчик Дима Прокофьев, с которым я сдружилась и который стал мне практически родным человечком.

По сути, волонтёру нельзя так близко сдружаться с детьми. Но не мы их выбираем, а они нас. И когда Димы не стало, меня тут же отправили к психологу, и я на полгода взяла тайм-аут, в больнице не появлялась.

— Как у тебя всё-таки на всё хватает времени? Ведь и театр, и дети, и муж требуют полной душевной отдачи…

— А я в одном аспекте сама себя подпитываю для другого аспекта.

Я ведь ещё и танцами занимаюсь, и на матчи ЦСКА хожу, и на гастроли езжу, и к маме в Ригу летаю, и с Митей в Монреаль мотаюсь. Как однажды сказал Хабенский, для актёра самое важное — проснувшись поутру, сразу понять, в каком городе он находится. А потом можно и вставать.

Похожие публикации