Мы встретились в Риге перед спектаклем «Осенняя соната» по Бергману, в котором Александр играл Леонардо — человека-призрака, покойного мужа Шарлотты (Марина Неёлова). Кстати, у Бергмана такой роли не было. Её написали специально для Рапопорта.

Александр Рапопорт — актёр, певец, теле- и радиоведущий — живёт на две страны и известен по обе стороны океана. В Америке у него дом и семья, в России — работа в кино и театре «Современник».

Александр Григорьевич состоит из сплошной харизмы. Бархатный взгляд с чертовщинкой, королевская осанка, потрясающая речь: свободная, образная — так языком сегодня владеют единицы.

Потомственный интеллигент. Рафинированный мачо. Галантен, начитан, респектабелен… Глядя на Рапопорта, невозможно поверить, что в его жизни были и тюрьма, и сума, и психиатрическая больница. Злоключений-приключений, выпавших на долю этого человека, хватило бы на двадцать биографий. Он незаконно переходил границу СССР, скитался по Европе, уже в зрелом возрасте покорял Америку, пережил клиническую смерть…

Но самое главное — доказал себе и другим, что любая мечта сбывается, если её не предавать.

Потому что Рапопорт

Александр Рапопорт родился в Болгарии, но прожил там меньше месяца — всего 23 дня, — после чего вместе с семьёй переехал в Батуми, а оттуда — в Ленинград.

В 15-метровой комнатке питерской коммуналки, в доме недалеко от Львиного мостика, всегда звучали стихи: отец Александра, артист Ленинградской филармонии, репетировал роли. Под них маленький Саша просыпался и засыпал. С детства мечтал о карьере артиста, грезил кино и театром, занимался в студии Марка Розовского…

Но жизнь сложилась так, что мечту о сцене пришлось отложить. Очень надолго. Почти на 50 лет.

— Александр, по первому образованию вы врач-психиатр. Почему, грезя об актёрской профессии, всё-таки пошли в медицину?

— От актёрства меня отговорил отец. Сказал, что это профессия не для мужчины: ни денег, ни семьи, сплошные гастроли. У отца были основания так говорить: на тот момент он вынужден был отказаться от актёрской профессии, к тому же увлёкся медициной, гипнозом. У моего папы, как у Леонардо да Винчи, было много талантов…

Он очень удивил меня тем, что поступил одновременно со мной в Пермский медицинский институт и поселился в одной комнате в общежитии, здорово ограничив мою свободу.

— Простите, но в Ленинграде полно прекрасных вузов, почему вы поехали поступать в Пермь?

— Потому что Рапопорт. В СССР вообще и в Ленинграде в частности тогда было очень антисемитское время. Для нас было закрыто всё и повсюду. Чтобы понять это, нужно быть евреем.

— Не скучно ли вам было грызть медицинскую науку — сухую и точную, в которой нет места ни для сценической яркости, ни для лицедейства?

— Поначалу действительно было скучновато. Но на 4-м курсе появилась психиатрия — одна из самых странных областей медицины: никто не умирает и никто не выздоравливает. (Смеётся.) Мне показалось, что это очень близко к актёрству.

— По-моему, ничего общего.

— Как это ничего?! Психиатр или психотерапевт влияет на людей на вербальном уровне. Пациенты приходят к нему как к режиссёру. Со всеми своими поведенческими алгоритмами: плохим настроением, депрессией, агрессией. И он ставит им роль — здорового, счастливого, уверенного в себе человека — через мимику, жесты, пластику… И таким образом решает проблему.

Не зарекайся!

Практика доктора Рапопорта была успешной до того момента, пока он не вступил в открытый конфликт с определёнными структурами. В советское время психиатрия использовалась как карательный инструмент: в психушках прятали инакомыслящих.

Доктор Рапопорт отказался играть по этим правилам и оказался за решёткой.

— Не знаю, удобно ли у вас спросить: как вы, доктор известной московской психиатрической клиники, угодили в тюрьму? Если вам неприятно об этом вспоминать, не отвечайте.

— У меня нет вещей, которые я скрываю. Есть вещи, о которых не говорю, пока не спросят. Но раз вы спросили — отвечу.

Суть конфликта такова: я считал и до сих пор считаю, что единственное основание для принудительной госпитализации в психбольницу — это наличие острого психоза и так называемая социальная опасность больного, то есть если он может причинить вред себе или другим.

Я был дежурным психиатром по городу и занимался госпитализацией пациентов с острыми состояниями. Выполнял свою работу честно и профессионально. Но что хуже всего — я постоянно высказывался о своих соображениях по этому поводу на медицинских конференциях, призывая коллег не идти на поводу у непрофессионалов.

Второй моей «больной» темой, которую я также озвучивал со всевозможных трибун, была служба в армии: не секрет, что многие молодые люди в СССР, чтобы не служить, предпочитали лечь в психиатрическую больницу. Все осуждали «уклонистов», а я их понимал! Ведь если человек дошёл до такой степени отчаяния, что готов лежать в больнице, где, поверьте мне, было несладко, то с системой явно что-то не так. Как говорил Жванецкий, может, в консерватории что-то подправить? В результате меня назвали подстрекателем к уклонению от службы в Советской армии и посадили. На четыре года.

— Как повлияла тюрьма на ваше отношение к жизни?

— Она меня многому научила. Я вышел оттуда в прекрасной спортивной форме: если не отжиматься и не подтягиваться, то просто сойдёшь с ума в четырёх стенах. И с другой философией — философией сегодняшнего дня, счастья от ерунды, невозможности расстроиться практически ни от чего.

Самым страшным был первый день, а каждый последующий — всё легче и легче… Покидая тюрьму, я чётко понимал, что справедливости в этой жизни немного: ты можешь быть невиновным и попасть за решётку, а можешь быть виновным и не попасть.

Там, за океаном

Выход Рапопорта из тюрьмы совпал с явлением под названием «перестройка». Всё было мутно, зыбко, туманно… Принимать на работу врача-«сидельца» никто не спешил — восстанавливаться пришлось через суд.

После этого Александра вызвал участковый и сказал: «Я хорошо к тебе отношусь, всё понимаю. Но тебе лучше уехать из страны». И Рапопорт эмигрировал за океан.

— Почему вы уехали именно в Америку?

— Потому что это единственная страна в мире, где нет главной национальности. Там человек воспринимается вне зависимости от его происхождения, родителей, цвета кожи, религиозных убеждений.

— Но чтобы уехать в Америку в 90-е, одного желания было мало…

— Поэтому я поступил дерзко, но очень просто: в один прекрасный день перешёл границу России и Венгрии. Вместе с младшим сыном, ему тогда было 16 лет.

— Ничего себе риск!

— Да, неприятно: идёшь и ждёшь, выстрелят тебе в спину или нет. Но всё обошлось. Дальше была Австрия, лагерь беженцев. И множество европейских стран, по которым я скитался: пел на улицах, подвозил людей, собирал яблоки…

Последней страной, девятой по счёту, была Испания. Туда, в Барселону, я прибыл уже с женой, которую мы с сыном «подобрали» в Швейцарии. Но наша семья ещё долгое время не могла воссоединиться: в посольстве мы с женой получили гостевые визы в Америку, а сыну отказали. Пришлось оставить его в Барселоне. Думали, расстаёмся на месяц. А оказалось, на шесть лет…

— Как встретила вас Америка?

— Я получил разрешение на работу. Устроился в частное такси, выучил английский. Потом меня пригласили в центр социально-психологической адаптации, где только начинала работать русскоязычная психологическая программа. Меня в составе группы из шести бывших советских психиатров направили в университет, где мы подтвердили право заниматься психотерапевтической практикой. Затем я открыл собственный кабинет, стал вести на местном телевидении передачу «Зеркало» о психологических проблемах… И как-то незаметно для себя приобрёл множество материальных благ, входящих в понятие «американская мечта».

Пятый элемент

В Америке у Рапопорта действительно было всё, что называется американской мечтой: дом — полная чаша, семья, престижная работа, высокие гонорары… Но для полной гармонии Александру, как героям популярного голливудского фильма, не хватало пятого элемента. Этим элементом была сцена.

— В Америке вы запели, да так, что вас услышали в России. Как это случилось?

— Однажды в Нью-Йорке в ресторане ко мне подошёл один человек, из русских, и сказал: «Слушай, доктор, я давно за тобой наблюдаю. Ты, когда выпьешь, всё время лезешь на сцену петь. У тебя это неплохо получается. Давай запишем что-нибудь». Он пригласил меня в студию, принадлежавшую тогда Игорю Крутому, и познакомил с Игорем Газархом, который написал для меня 12 песен в жанре мужской лирики, которая в России зовётся шансоном. Получился диск. Затем мы сняли в Голливуде клип, который тут же попал в ротацию…

— Извините, а за чей счёт был весь этот банкет?

— За мой, разумеется! Деньги у меня, к счастью, к тому времени появились. Я вложил их в записи и клип, прекрасно понимая, что в жизни за всё нужно платить. В том числе и за мечту.

Результат того стоил: меня пригласили в Москву, где я спел на «Шансоне года» в Кремле. Кстати, номер мне поставил режиссёр Александр Ревзин, которого вы, рижане, прекрасно знаете по «Новой волне».

Дальше предложения посыпались одно за другим: меня пригласили на радио «Серебряный дождь» в качестве ведущего. Позвонил Евгений Киселёв и предложил мне сделать авторскую телепрограмму, которую я назвал «Мужская территория». Затем меня позвали в «Русскую антрепризу» в спектакль «Прошлым летом в Чулимске» на роль Помигалова.

Со временем мы сделали англоязычную версию этой пьесы, и я оказался единственным из русскоязычных, кто попал в труппу. Режиссёр этой версии был одним из мастеров в студии Lee Strasberg School. Он пригласил посидеть на занятиях, а через три месяца я стал студентом.

— И вы в свои — не будем уточнять сколько лет! — снова сели за парту?

— С огромным удовольствием! В знаменитой американской студии актёров Lee Strasberg School давали мастер-классы лучшие актёры мира: от Майкла Кейна до Аль Пачино.

От аристократа до уголовника

Сегодня на актёрском счету Александра Рапопорта около 100 фильмов и сериалов. В большинстве из них он играет сотрудников ФСБ или ФБР, злодеев, иностранцев, аристократов, «крёстных отцов»… Но самое удивительное то, что Рапопорт запоминается зрителю всегда — даже в самых крошечных ролях, не говоря уже о главных.

— Неужели всё дело в фактуре? Несмотря на то, что вы много лет прожили в Союзе, у вас совершенно несоветский типаж…

— У меня так называемая среднеевропейская внешность. Благодаря ей меня без проб утвердили на роль начальника ЦРУ в фильме «Зеркальные войны: отражение первое», где моими партнёрами стали Малкольм Макдауэлл, Арманд Ассанте и Рутгер Хауэр. А ведь тогда я мало что умел в кино, это была одна из первых моих картин.

Плюс к этому феномен узнаваемого лица: у людей, увидевших меня впервые, создаётся впечатление, что они меня знают давным-давно. В этом нет никакой моей заслуги — таким меня создали Господь и папа с мамой.

Бывает забавно, когда на кинофестивалях ко мне подходят журналисты или поклонники и уверяют, что помнят меня по советскому кино. А меня тогда в этой профессии и близко не было! Я молодой актёр преклонного возраста! (Смеётся.)

— После фильма «Зона» вы проснулись знаменитым. Кому пришло в голову взять вас, потомственного интеллигента, на роль криминального авторитета?

— Это была моя идея и где-то моя заслуга. Когда я намекнул режиссёру Петру Штейну, что хотел бы сыграть Вилена Бобруйского, он только пожал плечами: «Посмотри на себя в зеркало! Какой из тебя зэк?» Тогда я наклонился к нему и шепнул на ушко некий набор фраз, почерпнутый мною там, за решёткой. После этого он посмотрел на меня очень удивлённо и сказал: «Да? Ну, может быть…»

К слову, прототип Бобруйского действительно существовал: я нашёл его вдову и дочь, узнал из их рассказов, каким Вилен был в жизни, и попытался сыграть именно этого человека.

Роль получилась. По крайней мере, так мне сказали люди из «того» мира, с которым я, как вы понимаете, общаюсь. Они ведь ничем не отличаются от людей из этого мира, а по стержню зачастую даже крепче. Там, за забором, огромное количество личностей. Просто они не смогли проявить себя, не нарушая закон.

— Во многих фильмах вы играете врачей: патологоанатома в «Клинике», пластического хирурга в «Примадонне», профессора Дженнингса в «Казусе Кукоцкого», семейного доктора в «Синей бороде», психиатра в «Адвокате»… Наверное, вам эти персонажи из прошлой жизни особенно близки?

— Близки, но всё-таки мне куда интереснее роли, где не надо играть себя. Например, человек-перевёртыш Князь в «Закрытой школе», глава операции по захвату нацистских преступников. После этого экранного злодея, который, если разобраться не такой уж злодей, меня стали узнавать все подростки России. (Улыбается.)

Героическая Люся и Александр Второй

Сегодня Александр живёт в самолётах, разрываясь между Москвой и Нью-Йорком. И такой образ жизни его полностью устраивает. Чего, по всей вероятности, нельзя сказать о близких актёра.

— Как относится к вашим разъездам и внезапно обрушившейся популярности ваша героическая жена?

— Я женился очень рано — в 18 лет, о чём ни разу не пожалел. Моя героическая Люся пронесла меня через тюрьму, суму, взлёты, падения, огонь и воду… При таком послужном списке справиться с медными трубами для неё сущая ерунда.

— Многие думают, что актриса Ксения Раппопорт — ваша дочь, поскольку по отчеству она Александровна…

— Я был бы не против, если бы Ксения была моей дочерью (улыбается) — очень уважаю эту суперталантливую актрису. Но, увы, мы не родственники и даже не однофамильцы. В моей фамилии — одно «п», а у Ксении — два…

У меня два сына: Вячеслав, который в Америке стал Стэнли, так как его русское имя было никому не выговорить. И Кирилл. Один занимается собственным бизнесом, другой работает менеджером в крупной компании. Очень порядочные и добрые ребята. А ещё у меня растёт внук, названный в мою честь, — Александр Второй.

Держите планку выше!

Мастер-класс от Рапопорта: о бизнесе, деньгах и фортуне

Молодым актёрам на мастер-классах в России и своим пациентам на приёмах в Америке (в свободное от театра и съёмок время Рапопорт до сих пор практикует как психотерапевт. — Прим. авт.) Александр Григорьевич всегда повторяет одну фразу: «Человек может абсолютно всё. Надо только захотеть».

На это ему частенько возражают: «Ваш случай уникальный. Вы подошли к своей мечте, будучи обеспеченным человеком, способным вложить деньги в свои диск и клип. А многие идут к мечте, когда им жрать нечего!»

— И мне жрать было нечего, — отвечает Рапопорт. — Но если б у меня не было денег на диск, я их занял бы. Когда мне говорят, что надо сначала накопить, а потом строить — неважно что, дом или светлое будущее, — я говорю так: «Нет, сначала надо занять, а потом отдавать! Это одно из правил успешного бизнеса. Потому что когда ты уже построился, ты попадаешь в тот круг, в который стремился. И мечта становится ближе».

Приведу такой пример. В 80-е годы, когда вся страна ездила на «запорожцах» и «москвичах», я купил «мерседес». За нереальную сумму. Занял деньги — и купил. Потому что мне хотелось ездить на нормальной машине.

Я поехал на техобслуживание и в ожидании своей очереди познакомился с Аллой Пугачёвой, её тогдашним мужем Евгением Болдиным, фигуристом Александром Горшковым, певцом Владимиром Мигулей… Мы как люди, у которых есть иномарки, обменялись телефонами. А вскоре меня — вернее, мой «мерседес» — попросил на несколько месяцев для съёмок «Грузия-фильм», предложив мне за это невероятную по тем временам сумму — 60 рублей в день. Долги отдались легко и быстро.

К чему это я? А вот к чему: не каждый может быть первым, но каждый может хотеть стать первым. Неправильно, чтобы твои желания совпадали с возможностями. Это ты должен подтянуть возможности до своего желания. Иначе сиди и не высовывайся!

Досье «Субботы»

Александр Рапопорт родился 1 апреля 1947 года в Болгарии. Детство провёл в Ленинграде. Окончил Пермский медицинский институт, работал психиатром.

В 80-е годы был арестован и осуждён на четыре года.

В 1990 году эмигрировал в США, работал психотерапевтом. Создал на русскоязычном телеканале передачу «Зеркало», посвящённую психологическим проблемам людей.

Получил актёрское образование в Lee Strasberg School (Нью-Йорк).

В 2000-е пришёл в российское кино. Сыграл в фильмах «Закрытая школа», «Зона», «Есенин», «Казус Кукоцкого», «Адмиралъ», «Рублёвка Live», «Моя Пречистенка», «Час Волкова», «Богиня прайм-тайма», «Примадонна» и др.

Скоро мы увидим Александра в фильме White Swan («Белый лебедь»), где он снялся вместе с Кристианом Слейтером и Коулом Хаузером.

Играет в театре «Современник». Живёт в Нью-Йорке.

Похожие публикации