Янис Петерс — о Путине, Паулсе, ВЭФе и колхозах

• газета «Суббота» • 14.06.2013 • Интервью • Комментариев (0) • 712

В эти дни исполняется 25 лет с того момента, когда Пленум творческих союзов 1988 года открыл путь атмоде и созданию Народного фронта, что впоследствии привело к восстановлению независимости Латвии.

Организацию пленума тогда взял на себя поэт и общественный деятель Янис Петерс, которого и сегодня заботит судьба латышского народа.

Пленум творческих союзов 1988 года состоялся 1 и 2 июня, совпав по времени с визитом в Москву президента США Рональда Рейгана, что давало участникам пленума определённое ощущение безопасности: во время пребывания Рейгана в СССР советские власти вряд ли осмелились бы предпринять какие-то репрессивные меры. Шёл уже третий год начатой Горбачёвым перестройки, поэтому ограничения для общественных дискуссий стали гораздо слабее.

«В 1988 году у нас был огромный подъём, чувство счастья», — рассказывает Петерс, который в дальнейшем, впрочем, отошёл от активной политики. В 90-е он был латвийским послом в России, но в последнее время вернулся к своему подлинному призванию — сейчас он пишет стихи и тексты песен.

— Как вы себя чувствовали во время пленума?

— Было сильное напряжение. Ещё поехал тогда за город, чтобы успокоиться. Между прочим, потом моей жене кто-то позвонил и сказал, что Петерса сбил грузовик и он в тяжёлом состоянии. Слава богу, жена не поверила. Возможно, это было предупреждение: вот, дескать, что могло произойти. После пленума меня вызвали в ЦК партии и сказали: «Мы понимаем, что сейчас перестройка. Но пределы надо знать. Демократия — это не вседозволенность». Однако никто на меня не кричал — они сами растерялись.

Впоследствии я отказался возглавить НФЛ, но вовсе не потому, что испугался. Просто думал, что это не моё предназначение. Пленум творческих союзов дал огромный толчок на пути к восстановлению независимости.

— Но не пришлось ли потом многим людям испытать разочарование, так как жизнь в свободной Латвии не была такой, как надеялись? Можно ли было что-то сделать по-другому?

— Мне очень жаль, что была разрушена латвийская промышленность. Конечно, рынок советской империи рухнул, но надо было постараться сохранить хотя бы ВЭФ и некоторые другие бренды, которые в мире знали лучше, чем саму Латвию. Так же и с колхозами. В своё время колхозы учреждались с кровью, слезами и трупами. Это было ужасно. Однако ужасно было и тогда, когда колхозы были насильственно ликвидированы.

В советское время можно было услышать, как дяденьки жалуются: «В независимой Латвии здесь росли рожь и пшеница, а теперь только ольха!» Но сейчас ещё страшнее: «В советское время здесь росла сахарная свёкла, а что теперь? Лебеда, репей, бодяк, борщевик!»

Однако не хочу жаловаться и рассказывать, что раньше всё было лучше. Я очень рад, проезжая по Латвии, видеть современные красивые хозяйства, хорошо ухоженные поля.

Другое дело, что этим хозяевам трудно найти квалифицированных рабочих. На селе много спившегося народа — они работают за три лата в день. Этих людей мне жалко. Может быть, в советское время мы их не видели? Но так и так пили и доярки, и трактористы. Когда начались перемены, я очень радовался, видя, как возникает свободный рынок, как мужики на обочине дороги шашлыки продают. Это было замечательно — не надо больше штурмовать мясные магазины или как дорогой сувенир из-за границы привозить сыну бутылку кока-колы.

В чём виноват Горбачёв

— Не были ли реформы советской системы, которые начал Горбачёв, в действительности вынужденным шагом, так как в противном случае режим СССР всё равно развалился бы из-за экономического кризиса?

— Горбачёв спас мир от третьей мировой войны. Может быть, ещё лет пять Советский Союз и протянул бы с одними костями в магазинах, но тогда началась бы гражданская война. В народе начались бы волнения, которые подавлялись бы и пролилась бы кровь. В действительности это могло произойти и в 1991 году, во время августовского путча, но этого не случилось, так как шесть лет гласности, инициированной Горбачёвым, помогли армии встать на сторону Ельцина.

Горбачёв не был «кровавым коммунистом». Он понимал: если Советский Союз не откроется миру, эта система или совсем законсервируется, или в скором будущем развалится. Горбачёв уменьшил роль компартии и создал новые органы управления государством. Конечно, он не мог знать, каковы будут последствия его деятельности. Горбачёв не хотел разрушать Советский Союз. На самом деле и американцы этого не хотели.

— Вы долгое время были латвийским послом в Москве. Как вы оцениваете развитие событий в России в последнее время, где Путин снова начал закручивать гайки?

— Ничего особенно о Путине сказать не могу, так как в России работал ещё при Ельцине. Конечно, Путин закручивает гайки, но вопрос в том, есть ли что закручивать. Российская оппозиция мала и ослаблена. На месте Путина я позволил бы им действовать — это не представляет угрозы для его режима.

О России

— Какое развитие России вы прогнозируете?

— Я не гадатель, а Россия — большая страна с большими проблемами. Когда развалился Советский Союз, подобные разговоры шли и о самой России. Сепаратистские тенденции у них очень опасные. Не только в кавказских республиках, но и в других местах — например, в Татарстане. Фактически это большая страна, только застряла у России в «брюхе». Татары ужасные националисты, я нигде в странах Балтии с таким национализмом не сталкивался. Я ездил в Казань — как они ругали русских!

— Должны ли мы в Латвии бояться «мягкой» власти России, того, что россияне массово приобретают здесь собственность?

— Не думаю, что мы должны дрожать от страха, боясь России. Мы живём в открытом мире; сейчас нельзя так просто сказать, что мы русских к себе не пустим и не будем продавать им собственность. Русские приходят сюда со своим капиталом. Посмотрите, как Рига летом зарабатывает на туризме! Таксист мне жаловался: «Вчера шведов вёз — они каждую копейку считают. Когда везу русских, они платят мне вдвое!»

О судьбе латышского народа

— Пару лет назад в интервью газете «Диена» вы сказали: в советское время было ощущение, что латышский народ погибает…

— Да, у меня было такое ощущение. Это было время, когда латышский народ близился к вымиранию. Вовсе не в плане численности — тогда рождаемость была гораздо выше и латышей было больше, чем сейчас. Однако наша земля была переполнена приезжими. Я чувствовал свою вину за то, что ничего не могу предпринять для пользы дела. Помню, как мы с Имантом Зиедонисом хотели писать письмо предсовмина СССР Косыгину. Почему именно ему? Косыгин из всего Политбюро выглядел более по-европейски, лишнего не болтал. Хотели рассказать, какова ситуация в Латвии, требовать остановить ненормальную индустриализацию. Так и не написали, а может, и надо было.

— В 80-е был план строительства рижского метро, а это означало бы новый наплыв гастарбайтеров…

— Это уже было позднее, когда можно было протестовать против постановлений партии и правительства. Разве раньше можно было протестовать против строительства Огрского трикотажного комбината или Валмиерского завода стекловолокна?

— А теперь у вас нет такого ощущения, что латышский народ погибает?

— Конечно, я огорчён тем, что столько людей уезжает из Латвии. Впрочем, еврокомиссар Андрис Пиебалгс пытался меня убедить в том, что внутри Евросоюза такого понятия, как эмиграция, вовсе не существует.

— Тогда уж получается как в Советском Союзе: если человек переезжал из Воронежа в Ригу, он всего лишь пользовался правом перемещаться в пределах одного государства…

— Так выходит. Поэтому у меня есть подозрения, что руководство ЕС постепенно готовит почву для полной федерации. По-моему, это неизбежно. Теперь они отпираются, что народы Европы этого не хотят, но, может быть, захотят когда-нибудь.

— Может быть, латышскому народу это пошло бы на пользу? Если сами иногда не справляемся с приведением своей страны в порядок, может быть, брюссельские умники лучше знают?

— Обожаемый многими латышами эстонский президент Ильвес уже говорит что-то подобное. Силу империи я признаю лишь в сфере культуры. В советской империи многие наши деятели культуры стали известными в мире: книги латышских писателей переводились и издавались огромными тиражами. Теперь нам ещё далеко до уровня кино советской Латвии — может быть, мы никогда больше его не достигнем. Например, Дания маленькая страна, кино которой стало популярным в мире, но датчане — очень богатая нация. Если мы разбогатеем, может быть, и у нас будут такие достижения в кино.

О Паулсе и Райнисе

— Что сейчас мешает нашим писателям стать популярными в мире?

— Латышская культура в Европе никогда не будет настолько известна, как в пространстве, которое мы называем Российской империей.

— Почему так?

— Мы слишком долго были в Российской империи или близко к ней. Нравится это или нет, но менталитет латышей более славянский.

— Почему шведские писатели — представители сравнительно маленькой страны — могут написать бестселлеры международного уровня?

— Швеция древнее империалистическое государство. Их империя простиралась и на территорию Латвии. Со шведами мы не можем себя сравнивать — скорее с финнами.

— Во время атмоды именно интеллигенция инициировала перемены в обществе, руководила политическими процессами. Почему после восстановления независимости интеллигенция столь резко отошла в сторону?

— Интеллигенция не пошла по пути обретения власти. Я даже не знаю ни одного интеллигента, который, как Райнис, хотел бы стать министром культуры или президентом страны.

— Но ведь Раймонд Паулс был министром культуры…

— Да, но его пришлось сильно уговаривать. Ругался как сумасшедший!

— Каковы ваши политические симпатии?

— Поэт Олаф Стумбрс, зарубежный латыш, меня научил: никто не должен знать, сколько у тебя денег в банке, кто твоя любовница и за кого ты голосуешь на выборах.

— А сами ещё пишете стихи?

— В прошлом году издал книгу стихов, да и для театра заказов хватает. Написал тексты песен для спектакля Национального театра Latgola.lv. В этом театре идёт и наша совместная с Раймондом Паулсом и Валдисом Луриньшем работа — спектакль про поэта Яниса Судрабкалнса «Трубадур на осле». Написал песни для спектакля Лиепайского театра «Женитьба Мюнхгаузена».