Михаил Пореченков: «Я могу сыграть горшок, цветок, человека, стол, записную книжку, даже шум толпы и плеск моря… »

Он один из самых востребованных, узнаваемых и любимых российских актеров — в театре, в кино, на телевидении. Последние годы он пробует делать фильмы как режиссер и продюсер. Фантасмагория для детей «Сказка. Есть» потребовала пять лет напряженной работы. Михаил Пореченков, отец пятерых детей, сыграл в сказке плюшевого мишку.

— Михаил, сказки есть только в кино? В жизни все сложнее?

— В жизни все нормально. Если вы про производство фильма, то у нас просто не было опыта. Фильм «Сказка. Есть» делали молодые режиссеры, дебютанты. Мы как продюсеры их только поддержали: захотели, чтобы молодые сделали кино для детей. А молодые — они амбициозные, хотят все сами: мол, не надо нам подсказочек. Ну ведь и мы тоже точно такие были. (…)

Сейчас самый простой выход сделать кассовый фильм — много жестокости. Путь, который не считается с детской психологией. Мы же хотели сделать тонкое, доброе, умное кино. И думаю, что не напрасно.

Думаю, и в киноиндустрии все наладится. А пока… Вот скажите, стоит ли дом убирать? Он же снова замусорится. Можно, конечно, и в грязи жить. Но если хотите, чтобы в доме был порядок, убирайте. Это вечный процесс. Снимайте кино, работайте в театре, честно делайте свою работу — и все будет нормально.

Папа пятерых детей

— Вы говорили, что взялись за сказку, потому что у вас пятеро детей. Почему никто из них не появился на экране? Ведь Варвара снималась с вами в фильме «День Д»…

— Одного артиста в доме предостаточно. Варе уже 14 лет, она увлеклась иностранными языками. Девятилетний Миша играет в хоккей, семилетняя Маша занимается балетом, а младшему Пете два года, его интересуют машинки.

— А старший сын Володя, с которым вы познакомились, когда он уже был взрослым… Где он сейчас?

— В армии.

— Как? Вот прям взяли и сдали парня в армию?

— Нет, он сам пошел. Я человек мягкий, ни на чем не настаивал.

— Могли бы ведь устроить в хорошем месте…

— Он не захотел протекции. Я уважаю его выбор. Вернется — посмотрим, что дальше делать. У него есть достижения в спорте. Этого точно у него не отберешь. А вот что делать в жизни, он еще не выбрал. Я переживаю. Но он выберет.

Из Таллина — в артисты

— Вы сами долго выбирали. Или это просто были какие-то препятствия судьбы?

— Никаких препятствий, так и должно быть. Это же советское еще время было, 86-й год, когда я поступал в Таллинское военное училище. Родители сказали: нужна обеспеченная профессия, всегда при деле, дисциплина. Но на самом деле, я уверен, был голос свыше: мол, молодой еще, как он после десятого класса в театральный пойдет, у него за плечами ничего нет, жизни не знает.

Сегодня, когда я вижу ребят, поступающих после школы на актерский, думаю, что после выпуска им еще лет пять болтаться на шестых ролях, чтобы хоть какое-то мясо нарастить. А я в 22 года пришел в ЛГИТМиК. И уж тогда поступил как нож в масло, как ракета в небо, как пушечное ядро — не вошел, а влетел. Меня остановить никто не смог бы. За мной были училище и армия. Я не боялся ничего. Но для этого четыре года нужно было посидеть в военном училище.

— Серьезные университеты. А вам там было интересно?

— Ну конечно. В 18 лет везде интересно. Пацаны. Армия. Да, было сложно сначала и даже страшно. А потом все встало на свои места. Я с удовольствием вспоминаю то время. И рад, что мне дали возможность попробовать многое в этой жизни, чтобы я потом знал: главное — занять сторону правды. Кроме того, надо же с себя где-то ракушки сбивать, которыми обрастаешь в течение жизни. Поэтому нужно ходить в церковь, нужно читать правильные книги.

— Какие именно книги?

— Это от возраста зависит. В юности я любил Ремарка, Хемингуэя. Но все время было ощущение, что истина где-то рядом, а я никак не могу ее сформулировать. А потом как взял жития святых — так и увидел все, о чем мне другие книги пытались сказать.

— То есть жития вам прояснили про «Трех товарищей»?

— Ну это какое-то упрощение. Я говорю о том, что мне надо было пройти путь от неприятия многого, от юношеского бунта и анархии до понимания своего места в жизни. И так получилось, что на моем пути встретились правильные священники.

— А что делать атеистам?

— Мне сложно дать ответ. Я не понимаю, что такое атеист. Всякие силиконовые мамы часто говорят: ах, у меня ребеночек прекрасный, так переживает за бездомных зверушек, собачек, кошечек, что плачет. А я уверен, что когда ребенок будет знать заповеди, начнет переживать за свои поступки, плакать, оттого что кого-то обидел, тогда он станет человеком. Что за зверушек переживать? Сделайте для них приют и не плачьте.

Почему он не стал олигархом

— А вы вот за зверушками ходите на охоту…

— И не плачу. Все, что добудем на охоте, съедаем честно. Охотимся не ради удовольствия, а для пропитания. Это закон. Брат, папа, я — мы все охотники. Со временем эта страсть, правда, тоже проходит. А пока она есть, ну что делать. Каюсь, подвержен страстям. Но охота — это вообще-то не убийство. Убийство — это развращать малолетних, воровать бюджетные деньги, проводить неправильную реформу в школе. А на охоте зверь не убивается, а добывается. Добыть зверя — это побороть его.

— Вы хотите сказать, что вы со зверем на равных?

— Слушайте, а мы, когда сидим за рулем машины, на равных с пешеходом? Все кругом не на равных. А вот на охоте, если пойти на медведя, то тут как раз на равных. Сходите, проверьте.

— Проверять не буду, поверю. Мотоцикл тоже по-прежнему ваша страсть?

— Мне нравятся ощущения, которые дает мотоцикл: свобода, полет. Вообще по-другому чувствуешь мир. Опять же адреналин впрыскивает.

— Помню, как вы на мотоцикле ездили в Союз кинематографистов, когда год им руководили. Бюрократия — это тоже адреналин?

— Да никакого адреналина. Была попытка поучаствовать в жизни этого творческого сообщества. Это очень тяжело. Этим либо нужно заниматься серьезно и отдавать себя полностью, либо не лезть. Меня знаете на чем поймали? На патриотизме. Я не люблю людей, которые с таким презрением говорят: «Фу, Россия, тут всегда будут бардак и ворье». Самая выгодная позиция: быть всем недовольным и ничего при этом не делать. Я хотел сделать.

У меня была искренняя попытка что-то поменять в этой структуре. Не удалось. Слишком сильно там личное вторгается в общественное — личности-то все творческие. Но кое-что все-таки было сделано. В конце концов баланс Союза кинематографистов вывели на ноль, без убытков. Были проведены выборы. Уже хорошо. И для меня было полезно.

Я думал, что могу быть бизнесменом, администратором, кем-то еще. Но вдруг понял в 40 лет: да никем я не могу быть, только тем, кто я есть. Могу быть только артистом, заниматься профессией, которая мне интересна и которую я люблю. Ведь Бог меня не спросит: «Ну, Пореченков, почему ты не стал олигархом, почему у тебя яхт нет?» Он спросит: «Почему ты не был собой? Я же тебе сказал быть артистом, дурак». Вот я и решил: раз тебе дан ну не талант, а способности, так используй их до конца.

— Вы слова «талант» боитесь?

— «Талант» — это слово для девочек-поклонниц: ах, какой талантливый молодой человек.

— В поклонницах по-прежнему девочки?

— Я в том возрасте уже, когда не только девочки, но и взрослые женщины уделяют внимание, говорят спасибо, передают букеты. Это часть профессии. Но и мужчин хватает. Идешь в ресторан, а они: садись, брат, давай бухать с нами.

— А вы что, и по улицам ходите?

— Я хожу по улицам. Я нормальный человек. Живу среди людей. Еще и на гастроли езжу: Хабаровск, Владивосток, Самара, Саратов, Екатеринбург, Омск — всех городов, где я был, не перечислить. Не могу же я там надеть ведро на голову и сидеть в номере. Хожу в ресторан, по улицам, в этнографический музей. А дома с семьей выхожу на улицу, с детьми гуляю, с собакой.

— То есть собачка все-таки есть? Вы же говорили…

— Я говорил про принципы воспитания. А у меня две были, охотничьи. Одна погибла. Напала стая на нее, покусали насмерть. Вторую тоже сейчас подрали, но ничего, зашили, лечим. Снова хотим брать собаку, опять охотничью.

— В кино вы такой добродушный качок, а в театре — комик-неврастеник. Какое амплуа вам ближе?

— Да я везде разный. Просто как-то не замечают. Может, слишком тонко рисую? В кино бываю и комик, и неврастеник. В «Механической сюите» Димы Месхиева, в «Связи» Дуни Смирновой. На телевидении много было работ, где я другой: сериалы «Ликвидация», «Исаев», «Доктор Тырса».

— Кстати, зачем вы от сходства с доктором Хаусом открещивались?

— Я не открещивался. Просто создал другой образ. Такой земский врач, настоящий чеховский герой. Хочется же сериалы для думающих людей делать. В следующем году картина Карена Оганесяна «Марафон» выйдет, где играем мы с Екатериной Сергеевной Васильевой, — тонкая история.

Побег из «Битвы экстрасенсов»

— Как получилось, что вы провели на ТВ столько сезонов «Битвы экстрасенсов»?

— Мне первое время было очень интересно. Они, кстати, ходили вокруг меня и боялись. Просили: вы на нас не смотрите, вы такой энергетически сильный, что нас подавляете. Потом поговорил со священником, он меня вразумил, и я дал слово: все, не буду больше. Ушел от хорошей зарплаты.

— А «Кулинарный поединок» как оцениваете?

— Прекрасная работа. Столько интересных людей ко мне на передачу приходило! И вообще хорошая программа. Мне она нравилась. Можно было продолжать, но канал решил, что я слишком дорог для них. Пришлось расстаться. Было приятно, что Оскар Кучера, которого звали мне на смену, позвонил, предупредил. А до меня «Кулинарный поединок» вел Дима Назаров, и я, в свою очередь, звонил, чтобы сообщить, что мне предложили роль ведущего. Кстати, далеко не все соблюдают профессиональную этику.

— Когда вы оказываетесь в одних проектах со своими друзьями со студенческих лет — Константином Хабенским, Михаилом Трухиным, — вы тоже друг друга рекомендуете?

— Естественно, если роль есть, которую может сыграть Костя или Миша, я всегда спрашиваю: почему вы его не зовете?

— А вам отвечают, что Хабенский дорогой актер…

— Когда вы идете в ювелирный магазин, вам же хочется, чтобы вещь смотрелась подороже. А почему с артистами иначе? Потому что от бюджета уже отпилили, я так рассуждаю. Ну да, дорогой артист, а вы ему предложите, может, ему понравится эта роль. В фильме «Сказка. Есть» Хабенский бесплатно снимался. Как большинство актеров. Вообще с людьми надо говорить. Люди любят, чтобы с ними разговаривали.

— Трудно ли сохранять, будучи актерами — а значит, соперниками, — юношескую дружбу?

— Да нет, нетрудно. Мы вместе учились, вместе начинали. Но мы же дружим не только в театре, но и за стенами театра, и после киносъемок. Нужно относиться друг к другу трогательно и трепетно. Что же это, если случилась работа неудачная, то уже все — фу-фу-фу? Нет, дружба всепогодное чувство. Иногда нам достаточно созвониться. Или надо за рюмочкой посидеть хотя бы пять минут, поболтать. Главное, что есть люди, с которыми можно поделиться своими самыми сокровенными мыслями, и ты знаешь, что они не обсмеют, не плюнут, — вот это друзья.

Перелом ребра с приветом от Сталлоне

— Знаю, вы недавно вернулись со съемок. Что за кино?

— Это будет хорошее кино. «Поддубный». Там отличная драматургия и все прочее тоже. Трогательная история пути большого сильного человека, который переламывает свою судьбу и становится великим борцом.

— Говорят, что вы умудрились на съемках сломать себе ребро, не заметив этого…

— Очень даже заметил, когда сломал. Вернее, ребро треснуло. Ребята были из команды Болгарии по боевому самбо, все действующие спортсмены. Они как раз приехали со съемок «Неудержимых-2» с Сильвестром Сталлоне. И чемпион Европы во время броска упал на меня сверху и сломал мне ребро. Нормальная рабочая ситуация. А так как съемки останавливать нельзя, я и продолжал бороться дальше. Вот и все.

— А есть какая-то заветная роль, которую вы мечтаете сыграть?

— Да любую, какую предложат. Я ведь могу сыграть все: горшок, цветок, человека, стол, записную книжку, даже шум толпы и плеск моря. Главное, чтобы мне это нравилось.

Похожие публикации