Лайла Брице — наша коллега, журналистка. Теперь она Лайла Брайс — так звучит ее фамилия в Лондоне, куда она перебралась четыре года назад. Лайла уехала из кризисной Латвии вместе со старшей дочерью и беременная вторым ребенком, чтобы начать жизнь с нуля. Ей это удалось: выучила английский, устроилась на работу, родила девочку, которую назвала Катей… Но материнское счастье длилось недолго — всего 20 месяцев. Именно в этом возрасте социальные службы Великобритании отобрали у Лайлы дочку.
«Суббота» связалась с Лайлой в Лондоне. Все время, пока мы общались, мама ехала на встречу с дочкой. Ныряла в подземку, штурмовала автобусы, пробираясь на другой конец города, и не выпускала трубку из рук, чтобы рассказать о самой большой трагедии в ее жизни.
Тревожный сигнал
— Первый тревожный сигнал я получила в январе 2010 года, когда на первый этаж дома, в котором я жила, въехали новые соседи, — начала Лайла. — Они сразу постучали в мою дверь и заявили, что недовольны музыкой, которая играет в моей квартире. Дело было в субботу, в полдень. Я знаю допустимые нормы децибелов домашних шумов и никогда не позволяла себе превышать норму, что и попыталась в вежливой форме объяснить визитерам.
Однако вечером того же дня они пришли с новой претензией, заявив, что их раздражает шум, с которым Катя бегает по дому. На мой вопрос, есть ли у них дети, соседи ответили отрицательно.
Эскалация напряжения продолжалась: в один прекрасный день в мою дверь постучала сотрудник социальной службы и сказала, что они получили анонимный звонок (разумеется, от моих нижних соседей) и она хотела бы посмотреть, в каких условиях живет мой ребенок.
Дама из соцслужбы обошла мою квартиру, убедилась в том, что Катя живет в хороших условиях и в том, что девочка явно не похожа на затюканную жертву домашнего насилия со стороны мамаши-злодейки. Несколько дежурных вопросов, мы вежливо раскланялись, и сотрудница социальной службы удалилась.
Как это случилось?
— Мамы-одиночки меня поймут: воспитывать ребенка одной непросто. Его мало любить — надо еще и зарабатывать для того, чтобы в доме были игрушки, вкусная еда и главное — чтобы было где жить. Квартира, которую я снимала, считалась недешевой, а ее хозяин, понятно, не желал вникать в мои трудности, — продолжает Лайла. — Я смогла вернуться в профессию. Стала редактором лондонской русской газеты, в которой работала практически одна. За небольшую зарплату, которая позволяла мне покрывать плату за жилье и обеспечивать своих дочек.
5 марта 2010 года я, как обычно, проводила старшую дочь в колледж и осталась дома с Катей, позанималась с ней и продолжила работу над подготовкой материалов в номер. Вдруг мне позвонил мой издатель и потребовал срочно явиться в редакцию, пригрозив мне увольнением.
В то же время раздался звонок от владельца квартиры, который срочно потребовал плату за проживание. Психологическая атака началась с обеих сторон. Представьте, в каком тупике я оказалась: меня сковал страх потерять все разом — и жилье, и работу.
Прости, Катя!
— Дорога в редакцию занимала около двух часов. День был пасмурный, Катя приболела. Я решила не рисковать здоровьем ребенка и позвонила подруге Виолетте, на которую всегда могла рассчитывать. Она вошла в положение и обещала подъехать на машине. Сказала, чтобы я закрыла Катю и оставила ей ключ в условленном месте…
Если бы я знала, что Виолетта застрянет в пробке и какой трагедией все это обернется, я наплевала бы на угрозы и хозяина дома, и работодателя. Но сейчас уже нельзя ничего не изменить!
…Я накормила Катю. Вынесла из спальни все острые предметы, тяжелые игрушки, спрятала даже свою бижутерию, чтобы Катя не поранилась неровными концами украшений. Предусмотрела абсолютно все! Выключила бойлер, проверила окна, закрыла шкаф, перевязав его ручки веревкой. Вынесла из комнаты еду, чтобы Катя случайно не подавилась, оставив ей лишь бутылочки с кефиром и молоком с чаем, с которыми она могла управляться сама…
Правда, в панике я не успела перестелить постель, только сорвала постельное белье и решила, что это не так важно: Катя скоро будет под присмотром подруги в гостиной… Эта небрежность потом стоила мне дорого, но тогда я об этом не знала.
…В слезах обнимая Катю, я встала перед ней на колени, перекрестила, поцеловала и сказала: «Доченька, все будет хорошо! Прости маму, я должна обязательно бежать на работу, иначе у нас будут проблемы. Сейчас придет Виолетта, и ты будешь с ней какое-то время, пока мама не вернется с работы».
Это были последние минуты, когда я обнимала моего ребенка.
В наручниках в тюрьму
— Я всегда была любящей заботливой матерью: воспитала хорошую старшую дочь, на которую не могли нахвалиться в колледже. И младшую — Катю — растила в не меньшей, а может быть, даже большей любви. Возможно, потому, что рождение ребенка в 43 года — это совершенно другое отношение к материнству: более трепетное и эмоциональное. Впрочем, это лирика. Жизнь куда грубее.
Когда я вышла из метро, то увидела SMS от хозяина квартиры. Он требовал открыть дверь: если я не сделаю этого в течение пяти минут, то он вызовет полицию, поскольку видит ребенка в окне, а соседи говорят, что он один в доме, что противоречит законам Англии.
В отчаянии я послала ему SMS, объяснив, что скоро в доме появится моя подруга. Но через несколько минут мне позвонил офицер полиции и сказал, что я должна срочно вернуться домой, так как мой ребенок обнаружен один в квартире…
Это правда — когда моя подруга вошла в дом, в нем уже были полицейские.
Я тоже поспешила домой, где на меня сразу надели наручники. Я пояснила, что обязана доложить боссу о том, что арестована — а значит, выпуск газеты под угрозой. Впоследствии эта фраза была использована против меня. «Мисс Брайс не позиционирует себя как мать, она в первую очередь выразила тревогу за свою работу и не спросила про ребенка!»
На самом деле о Кате я спросила сразу. Мне ответили, что ребенок увезен на обследование в больницу Сент-Джордж. А моя старшая дочь Майя и подруга арестованы, поскольку их будут допрашивать как свидетелей.
Мать-преступница
— Не буду описывать ночь, проведенную в полицейском участке. Меня отпустили через сутки, предъявив обвинение в совершении тяжкого преступлении — оставлении ребенка без присмотра. Отягчающими обстоятельствами стало буквально все: и выключенный мною бойлер (ребенок находился в холоде!), и злосчастное сдернутое с кровати постельное белье (ребенку не на чем спать!).
Дальнейшее — страшный сон. Мой газетный босс не выразил ни малейшего сочувствия или сожаления по поводу того, что я пожертвовала ребенком ради его сиюминутного требования явиться на работу. Я оказалась совершенно незащищенной еще и с этой стороны.
Социальный работник сказала, что Катя останется на попечении государства (foster care) от четырех до шести недель.
Роковая ошибка
— В те же дни социальная работница явилась ко мне домой и начала психологическую атаку. Не передать словами, как она доводила меня, копаясь в моем детстве, выпытывая интимные подробности моей жизни. В результате, подловив меня в самом отчаянном состоянии, сотрудница подсунула мне бумажку и елейным голоском попросила ее подписать. Это было согласие на передачу Кати на попечение в семью, пока дело будет рассматриваться социальными службами. Я сопротивлялась изо всех сил. Однако чиновница надавила на меня.
«Лайла, ты должна подписать эту бумагу, тем самым ты покажешь, что согласна сотрудничать с нашей службой. Пойми: чем быстрее подпишешь — тем скорее ты вернешь Кэтрин». И я поверила! Подписала эту роковую бумагу, которая стоила мне потом многих месяцев горя, слез, отчаяния, унижений.
Свидания с дочкой
— Дальнейшие события я не могу определить иначе как череду ужасов.
Мне назначили два свидания с Катей в неделю под присмотром социальных работников.
Нас подвергали унизительным процедурам, словно подопытных кроликов, запрещали проявлять эмоции, плакать под угрозой того, что запретят вообще встречи с ребенком. Социальные службы придумывали для меня все новые и новые испытания, чтобы оттянуть возвращение Кати.
Катю сразу передали в чужую семью. За деньги — 150 фунтов в день. Якобы на время. Однако меня не лишили материнских прав! Убедившись в том, что я действительно люблю ребенка, нахожусь в своем уме и не проявляю никаких намерений киднэппинга, мне позволили пару свиданий в доме у временных опекунов. Но позже и в этом отказали, ссылаясь на то, что Катя потом целый день подавлена, так как появление мамы с подарками и игрушками доводит ее до истерики…
Катя перестала говорить по-русски, поскольку опекунами являлась индийская семья… Ее вырвали из атмосферы любви, ласки и обожания в неполные два года. Она замкнулась в себе, врачи высказали предположение, что у дочки развивается аутизм.
Время упущено
— Почти каждый месяц нас с Катей передавали из рук в руки, наши менеджеры, которые вели дело, менялись как перчатки. Каждый новый социальный работник подолгу занимался тем, что изучал нашу историю сначала.
Мне сделали тест на вменяемость, забрасывая вопросами: «Имеете ли вы эмоциональные проблемы?», «Сталкиваетесь ли вы с умственными осложнениями?», «Имеете ли дело с депрессией?». Разумеется, на все вопросы я отвечала отрицательно. За исключением одного — об эмоциональных проблемах.
Я постоянно указывала авторам этих анкет на то, что мать, у которой отняли ребенка, испытывает как минимум эмоциональные проблемы. Но даже эти слова были истолкованы против меня…
На сеансы частного психотерапевта я рассчитывать не могла, потому что у меня нет таких средств.
Я не знала, что мне полагается бесплатная юридическая помощь, так как о моих правах в социальной службе мне почти не говорили, делая акцент только на обязанностях.
А когда я нашла возможность и обратилась за консультацией к частному семейному адвокату, она объяснила, что дело слишком затянуто. Что Катю надо вытаскивать уже через суд. Что судебный процесс займет определенное время, а стоимость услуг адвоката обернется в тысячи фунтов…
Ситуация осложнилась тем, что я потеряла работу. Долг за квартиру начал расти как снежный ком.
Начался второй этап испытаний. Я сообщила социальным службам об этой проблеме. Независимый наблюдатель дала указание социальным работникам оказать мне финансовую поддержку, так как я объяснила, что у меня нет денег для того, чтобы внести двухмесячный депозит за новое жилье, как на тот момент требовали правила съема жилья.
Тупик
— Однако я сделала невыполнимое: подыскала приличное агентство по недвижимости, владелец которого оттягивал время, необходимое на внесение депозита. Но все мои попытки добиться какого-либо адекватного отклика со стороны моей социальной службы завершились ничем.
«Лайла, у тебя долги, ты испытываешь финансовые трудности. Мы передаем дело в суд», — говорила социальная служба. Я снова оказалась в тупике. Мне не вернут Катю, пока я не улажу свои жилищные проблемы. А переехать невозможно, не имея средств на уплату депозита. Замкнутый круг!
Я все-таки нашла деньги и 16 июля 2011 года переехала в новый дом, получив заверения в том, что мне вернут Катю сразу же, как я устроюсь. Но меня снова обманули: в тот же день социалы затеяли судебный процесс! Три заседания показали, что судьи сомневаются в моей способности нести ответственность за Катю. Теперь мне вменяют в вину мое эмоциональное состояние. Психиатр, который сотрудничает с социальными службами, признал нас с Катей почти невменяемыми. Несмотря на то, что экспертизы, которые я в свое время прошла, доказали, что я нормальна и адекватна.
Апогеем ужаса стало постановление суда о том, что мне будут подыскивать эксперта для моего психологического освидетельствования. И Кате тоже — только детского специалиста. Но мне нужны независимые эксперты, которые не пойдут на поводу у соцслужб и которые, увы, стоят очень дорого!
Впереди четвертый суд, который должен решить нашу судьбу: начать подготовку передачи Кати на адоптацию или признать мои опровержения сфабрикованного дела и экспертиз. Господи, дай мне сил!
Отдать нельзя оставить
Никто не спорит: у родителей, которые страдают зависимостями, бьют своих детей, оставляют их без еды и помощи, нужно безжалостно отнимать сыновей и дочерей. В этих случаях их детство в казенном детдоме будет куда счастливее, чем с матерью-алкоголичкой или отцом-педофилом.
Прекрасно, что во всех цивилизованных странах сегодня активно защищаются права детей и что их могут оградить от жестоких и равнодушных взрослых.
Однако каждое такое решение соцслужб — это всего лишь сумма субъективных «за» и «против» проверяющего, его опыта, знаний, страхов. Именно они ставят роковую запятую в страшной фразе «Отдать нельзя оставить». А современные законы таковы, что позволяют отобрать ребенка практически у любой семьи.
В руках социальных работников полная и безграничная власть над семьей.
Не случайно сегодня правозащитники бьют тревогу, уверяя, что ювенальная система может стать параллельной, никому не подчиняющейся властью, которая будет вмешиваться в личную жизнь каждой семьи.
Они ничуть не преувеличивают: примеров неправомерного изъятия детей в России и Европе множество!
Если кто-то хочет помочь Лайле — деньгами, советом, моральной поддержкой, — обращайтесь. Координаты Лайлы Брице находятся в редакции (тел. 67088776).
"Сумасшедшие мальчики" подали жалобу Следующая публикация:
Помогите Адэлу начать ходить
