Солисты Японского Национального балета Григорий Баринов и Михо Сайто прилетели в Ригу первым же авиарейсом, на который смогли достать билеты.
Произошло это только на седьмой день после того, как в их родном Токио начались первые толчки самого страшного за последние 180 лет землетрясения.
К моменту катастрофы Григорий прожил в Токио десять лет. Шесть лет назад познакомился с Михо, которую все эти годы никак не решался привезти в свой родной город и познакомить с родителями: думал, что наши реалии шокируют избалованную комфортом японку.
Жизнь распорядилась иначе. Знакомство с родителями сопровождалось слезами: за эти дни перед встречей они чуть с ума не сошли от переживаний, а дети их сразу огорошили, что через две недели собираются вернуться обратно.
Правда, каждый день Михо и Гриша терзались по этому поводу сомнениями — переписывались с родными в Японии, следили за новостями.
А еще они просто наслаждались жизнью. Встречались с друзьями, смотрели спектакли в Рижском русском театре, где служит актрисой Гришина мама Галина Баженова и за кулисами которого он вырос. Чтобы быть в форме, регулярно ходили заниматься у станка в некогда родной театр Григория — Национальную оперу.
А последние несколько дней перед отъездом в Токио они провели в поисках дозиметра — прибора по измерению радиации. Нашли фирмы, которые занимаются их распространением, но оказалось, что сразу после катастрофы в Японии местные паникеры в считанные дни скупили у нас все аппаратики.
Улетали в растерянности. Не из-за дозиметра, конечно. Из-за неизвестности и нестабильности. За водой в Токио по-прежнему стоят очереди. Там по-прежнему трясет, пусть и не сильно. В магазинах по-прежнему пустые прилавки. И реактор все так же не могут потушить окончательно…
— Почему вы все-таки решили вернуться в Японию? — первым делом поинтересовалась я, когда мы встретились с ребятами поздним вечером накануне их отъезда.
— Родина зовет! — смеется Григорий. — Во-первых, у нас очень жесткий контракт с театром. Во-вторых, там наш дом, который мы не хотим надолго оставлять. Мы его так уютно и красиво обустроили. Здесь, конечно, очень хорошо — хотя бы потому, что не трясет, но я уже чувствую себя как в гостях.
Театр наш работает, с апреля начались репетиции, на май уже запланированы спектакли. Японцы изо всех сил стараются делать все, чтобы жизнь пошла своим чередом, чтобы показать другим, что никакой паники среди населения нет.
— Начнем с того, что в Японии землетрясения происходят регулярно, раз в один-два месяца. Поначалу меня это тревожило, а потом за десять лет жизни я более-менее привык. Тем более они никогда не начинались сразу — раскачивало по чуть-чуть. Даже если случалось среди ночи, то всегда было время подумать, надевать штаны или нет, чтобы бежать на улицу.
Когда началось это землетрясение мы, к счастью, вместе с Михой были дома: у нее был в театре выходной день, а я прибежал вздремнуть в перерыве между репетициями.
За четыре минуты до звонка будильника я проснулся от мощного толчка и даже пошутил: «О, друзья, спасибо, что так вовремя качнули!» И в ту же минуту нас стало трясти уже конкретнее. Не сговариваясь мы с Михо кинулись к дверям, схватили куртки и слышали, как за нашими спинами из шкафов падает и бьется посуда.
На лестничной клетке на какую-то долю секунды замешкались. На нашем 10-м этаже и этажом выше работали строители — они застыли как вкопанные. Нам пришлось им кричать, чтобы бежали с нами вниз. По ходу то и дело останавливались: качало так, что приходилось держаться за стены.
Парадоксально, но в эти минуты в моей голове звучал только один глупый вопрос: «Когда же мы начнем падать вместе с нашим домом?» Никаких философских размышлений о жизни не было.
А когда мы наконец оказались на улице, то увидели, что остановилось все движение. Забежали в первый попавшийся маленький домик — оказалось, что это была больница, там шел обычный прием пациентов. На своем первом этаже они даже сразу не почувствовали, как трясется земля. Позже нам уже рассказали, что у тех, кто жил невысоко, только диски с полок попадали.
Когда же мы через полчаса вернулись домой, то застали разруху как после бомбежки — попадало все, включая шкафы. А у коллеги на 11-м этаже упал холодильник, заблокировав входную дверь, и она не могла попасть в квартиру.
Но только мы успели всплеснуть руками, как затрясло снова. Пришлось сидеть на улице уже до самого вечера. Конечно, промерзли — я был в пижаме и куртке. Не самый подобающий вид…
А многие наши коллеги в это время репетировали в театре. Им пришлось выбегать из здания в легких репетиционных костюмах, не говоря о том, что все они были мокрыми от пота, а там такой холод был!
Еще в памяти запечатлелись школьники в курточках с желтыми капюшончиками, которые весь день просидели в центре стадиона напротив нашего дома.
Первую ночь я вообще не мог заснуть: потряхивало каждый час. Я так до утра и просидел в кресле, фильмы смотрел.
А на следующий день из магазинов пропали вода, рис, макароны, туалетная бумага… И до сих пор это все отсутствует.
А мы зачем-то весь первый день потратили на восстановление своего дома, а когда пошли в магазин за продуктами, увидели, что покупать нечего.
Позже в некоторых районах Токио стали отключать свет, газ, горячую воду. Не ходил транспорт. Воду стали выдавать раз в день — по две бутылки в одни руки.
У входной двери у нас теперь стоят (и всегда будут стоять!) две каски и две сумки с теплыми вещами, водой и кошельками. Чтобы в случае чего сразу их схватить и бежать.
— А насколько все, что показывали по телевизору, соответствовало действительности?
— Честно говоря, в Японии сейчас все стоят на ушах из-за отсутствия полноценной информации. Правительство немножко странно себя ведет. Я даже опешил, когда узнал, что премьер-министр заявил, что он узнал о ситуации на Фукусиме из газет. Это прямо как у нас в давние советские времена.
Одно дело, что мы с Михо узнали про реактор, когда нам позвонили из Риги: у нас во время землетрясения телевизор упал экраном вниз, и чтобы он не разбился от повторных толчков, мы его так лежать и оставили. Но премьер-министр…
Но вообще то, что происходило в Токио, по телевизору особенно не показывали. Да и в сравнении с городами, которые разрушило цунами, нас просто очень сильно потрясло.
Конечно, эта нервотрепка очень сказалась на психике. До самого отъезда в Ригу мы так и пробегали вверх-вниз с 10-го этажа. И за всю неделю я спал, наверное, максимум шесть часов — все время был на шухере.
Потом дошло буквально до паранойи, и даже когда все было спокойно, нам с Михой одновременно начинало казаться, что все вокруг качается.
А в предпоследний день перед отъездом в Ригу у нас случилась история, как в фильме «12 стульев». Только я с головы до ног намылился в душе, как стало жутко трясти. Главное, что все эти дни, забегая как спартанец в душ, я все время думал: только бы не случилось ничего подобного. И оно случилось. Решили: будь что будет, но голым я на улицу не побегу.
А в спальне над кроватью мы повесили колокольчик — потому что есть страх заснуть и не проснуться от толчков. Хороший колокольчик от легкого дуновения ветра не звонит, а на подземные толчки тут же реагирует. Несколько месяцев назад мы его привезли из путешествия. Повесили сначала на холодильник. Я сказал Михо: «Будешь в него звонить и меня приглашать на обед».
В шоковом состоянии Михо и Григорий на следующий же день отправились… на репетицию в театр. И оказались не единственными «сумасшедшими» — явились абсолютно все артисты.
Сначала все обменивались рассказами о том, что у кого дома упало. А потом пошли на сцену.
— А я сидел в зале и никак не мог понять, как ребята могут танцевать. В этом отношении японцы, наверное, точно более выдержанные, чем европейцы. Я же никак не мог собраться духом, в голове стоял гул, и все мысли вертелись вокруг того, как в случае толчков мы будем выбираться из театра.
Только на следующий день пошли разговоры о том, что могут отменить спектакли.
А через три дня директор театра объявил: «Господа артисты, если хотите уехать — уезжайте. Никаких санкций не будет». У Григория и Михо на этот момент уже были куплены билеты в Ригу.
Но разъехались не все. Некоторые артисты на собрании решили ежедневно встречаться в театре, чтобы вместе переживать случившееся.
— А зарплату вам выплатили?
— У нас не самая удачная система в этом плане. Наши финансы зависят только от того, сколько ты танцуешь. За отмененные спектакли мы денег не получим, потому что за природные катаклизмы театр ответственности не несет.
Основные наши заработки были связаны с выездными концертами, преподавательской работой. Я много ездил. В области Фукусима преподавал, в Синдае, который размыло наполовину. В мае у меня там запланирован большой концерт — очень переживаю, как все это увижу…
— Григорий, тебе было страшнее, чем японцам, которых с детства приучают к жизни в сейсмической зоне?
— Да, возможно, у японцев в крови заложено не паниковать в случае землетрясения. Михо говорит, что в 1995 году, когда было подобное землетрясение в Кобе, там жила ее коллега. Будучи еще ребенком, она собственными глазами видела, как гибли люди. И с тех пор при каждом толчке выбегает из дому на улицу. Но Михо, как и я, этого не пережила. Потому наши реакции практически не отличались.
На самом деле японцы просто проявляют эмоции меньше, чем европейцы. Не потому, что они толстокожие, а потому, что это их менталитет. Конечно, они плачут, если гибнут близкие. Но вместе с тем не зацикливаются на этом, а продолжают жить, чтобы помогать другим, живым.
А кто больше всех плакал в этот период, так это моя мама в Риге. Мы не смогли с ней связаться после землетрясения — телефоны то работали, то нет. Первые страшные новости она узнавала из телевизора и чуть с ума не сошла от переживаний.
Кстати, после землетрясения в Кобе долго ходили разговоры, что в Токио скоро будет нечто аналогичное. И, помню, когда я приехал и это услышал, меня жутко этот факт нервировал. А потом забыл.
— За эти дни ты сумел что-то перенять от японцев, поведение которых сегодня вызывает уважение у всего мира? Я имею в виду выдержку, взаимопомощь, полное отсутствие мародерства…
— Я не за эти дни перенимал, а за годы, что там жил. У японцев отсутствуют многие отрицательные качества, присущие нашим людям. Им и в голову не придет, что, если кому-то плохо, можно этим воспользоваться.
Когда я только пришел в театр, для меня было самым серьезным потрясением то, что там никто никому не завидует, нет интриг. Я еще не знал языка, а мне сразу стали давать сольные роли. Ждал, когда начнутся осуждающие разговоры. А все, наоборот, ко мне подходили и поддерживали как могли. И у них не бывает по-другому.
— Сейчас все говорят, что после этой катастрофы Япония уже никогда не будет прежней…
— Просто в Японии уже будут жить другие люди — те, которые пережили трагедию. К счастью, из наших родных и друзей никто не погиб. Но мы очень много пережили, пока смогли дозвониться до некоторых знакомых, живущих на побережье.
Вся эта катастрофа, конечно же, изнутри воспринимается совсем по-другому, нежели со стороны. Все мелочные мысли, дрязги, прежние обиды для нас не просто ушли на задний план, а исчезли напрочь.
Потому что мы теперь думать стали иначе. Радоваться тому, что остались живы и что смогли приехать в Ригу.
— Неужели не возникло желания покинуть Японию навсегда?
— Да, многие поражаются, почему люди возвращаются в зараженную зону. Но не так просто оставить свой дом. И еще вопрос, где сегодня выше радиация — в Токио или московском метро. При желании ее можно найти где угодно. В Латвии вон тоже все дозиметры скупили.
Конечно, первый порыв был слинять. Мы и слиняли на время. Если бы за это время произошло что-то еще жуткое, конечно, не возвращались бы. Но все равно мы здесь сидели бы на голодном пайке и ждали, когда сможем вернуться обратно.
Но если меня как иностранца в театре простили бы, то Михо, скорее всего, нет. А отпустить ее одну я не могу. Конечно, нам нелегко уезжать, мы очень расстроены. Но и не плачем.
Пока премьер-министр Японии не скажет: «Бегите, люди!» — никто никуда не побежит. И мы в общем числе будем мириться с этой ситуацией.
| Не сговариваясь мы с Михо кинулись к дверям, схватили куртки и слышали, как за нашими спинами падают шкафы и бьется посуда. |
Задорнов идет в президенты Латвии Следующая публикация:
Русская волна докатилась до Европы
