Рижанин Борис Подберезин написал книгу «Память» о своём легендарном отце полковнике Илье Михайловиче Подберезине

Илья Подберезин командовал полком 212-й стрелковой дивизии, освобождавшим от фашистов Ригу. У Бориса сохранилась масса архивных документов, связанных с военной биографией отца, которые он использовал при написании книги.

По просьбе «Субботы» автор согласился рассказать основные эпизоды из жизни Ильи Михайловича Подберезина, талантливого военачальника и мужественного человека.

* * *

— 22 июня 1941 года в Моздоке был праздник. С раннего утра нарядные семьи с детьми устремились к городскому стадиону: там проводились конно-спортивные состязания. Участвовал в них и мой отец, в то время начальник штаба 33-го Терского казачьего кавалерийского полка Илья Михайлович Подберезин.

В свои 39 лет он ни в чем не уступал молодым соперникам. А когда дело дошло до джигитовки и вольтижировки, показал невообразимые чудеса верховой езды. Победителя определить не успели: внезапно состязания прервали и попросили всех покинуть стадион. Отец повел лошадь в конюшню, мама с моей старшей сестрой вернулись домой. Там и узнали от соседей: началась война…

И на Тихом океане свой закончил он поход

— К этому роковому дню за спиной отца уже был богатый боевой опыт. В 15 лет он сбежал из дому, прибавив себе три года, записался добровольцем в Красную армию и провоевал всю Гражданскую войну. Шестнадцатилетним парнем командовал отрядом конных разведчиков в сто сабель. Два ранения и первый орден — Красного Знамени. Потом сражения советско-польской войны, бои на Дальнем Востоке…

После смерти отца в 1990 году ко мне перешел его архив: тысячи документов, фотографий, военных карт, писем.

Фото с врагом народа

— На одной из папок надпись: «Награждение 1938 года». Среди бумаг пожелтевшая, вся в трещинках групповая фотография. В первом ряду — всесоюзный староста М. И. Калинин, командующий Особой Дальневосточной армией маршал В. К. Блюхер, его заместитель И. Ф. Федько. Среди двух десятков командиров, запечатленных на снимке, — мой отец. Фотографию сделали в Кремле после награждения командиров-дальневосточников «за проявленные ими мужество и самоотверженность в боях с врагами советской власти». Отец удостоился ордена Красной Звезды и, теперь уже раритетной, медали «XX лет РККА».

Через несколько месяцев маршала Блюхера арестовали, обвинив в участии в антисоветской организации и военном заговоре. Прочитав об этом в газете, отец спрятал фотографию в вентиляционной шахте туалета. Все знали: если репрессирован человек такого ранга, все, что напоминало о нем, уничтожалось. Из Большой Советской Энциклопедии удалялись страницы, из кинохроники вырезались кадры, фотографии с руководителями страны изымали, фотонегативы уничтожали.

Вскоре отца вызвали в особый отдел и попросили сдать снимок. Он с деланным смущением пояснил: «Не могу. Нет фотографии. Мы в Москве после награждения отмечали это событие… В общем… Потерялась…»

Крамольный снимок хранится у меня до сих пор. После реабилитации о Блюхере написали книгу. Издатели просили отца помочь — фотографий с награждения 1938 года было не найти даже в госархивах.

Ярость благородная

— Отец отправился на фронт в кубанке с красным верхом, в черной бурке, галифе и сапогах с казачьей плеткой за голенищем. Был назначен командиром 122-го кавалерийского полка 4-й кавалерийской дивизии. Начал войну на Брянском фронте, там же, где сражался в Гражданскую. В боях под Трубчевском был ранен, но быстро вернулся в строй.

Почти все войска Брянского фронта попали в окружение, причем полк отца был отрезан от других частей дивизии. Неся большие потери, пробивались на восток. Выручили легендарные брянские партизаны — вывели остатки полка лесными тропами из окружения.

Отца перевели из кавалерии в пехоту, назначили начальником штаба 55-й стрелковой бригады, которую бросили на защиту Москвы. Эшелоны с войсками для обороны столицы получали безоговорочный приоритет. Каждый состав на полных парах тащили по два паровоза, останавливаясь только для заправки водой и углем.

К декабрю бригада была уже в Москве. Тысячи горожан готовили столицу к обороне: рыли рвы, устанавливали противотанковые ежи. Небо белело стратостатами. Это были, возможно, самые тревожные дни войны. Катастрофические потери в котлах под Брянском и Вязьмой. Паника в Москве. Гитлеровские войска в 30 километрах от Кремля, немецкие офицеры в бинокль рассматривают столичные улицы. Войска рейха получили приказ готовить парадную форму для торжественного вступления в Москву. Казалось, случится худшее и непоправимое. Не только враги, но и друзья нашей страны не сомневались: судьба Москвы предрешена, а ее падение — дело нескольких дней.

Отец вспоминал, как скребли на душе кошки, как мутило от чувства безнадежности. Еще вспоминал, что многие укрепились в вере, узнав о параде на Красной площади 7 ноября, о том, что, отправив правительство в эвакуацию, Сталин остался в Москве.

На рассвете 6 декабря началось наше первое серьезное контрнаступление. Отцу, кавалеристу, приходилось в боях осваивать пехотную науку. Про бойцов, еще недавно сугубо штатских людей, и говорить нечего — многие винтовку толком держать в руках не умели. Что же они могли противопоставить отлично обученной и вооруженной немецкой армии, обладавшей богатым боевым опытом, не знавшей ни одного поражения, сокрушившей всю Европу? Читая фронтовые письма, слушая разговоры ветеранов, я понял: главной силой этих людей были несокрушимость духа, неимоверная любовь к своей земле, патриотизм в самом высоком его значении.

Когда стали теснить врага, добавился еще один фактор: красноармейцы видели, что оставляли за собой фашисты. Видели спаленные дотла деревни, тела замученных, расстрелянных и заживо сожженных людей. Отец рассказывал: на улице освобожденного поселка они увидели тела казненных женщины и маленького ребенка. Кто-то из бойцов притащил лист картона, написал на нем: «Отомсти!» Положил рядом. Все, кто шел следом, видели эти два тела и надпись. Еще не была написана статья Ильи Эренбурга «Убей», не родились строчки стихотворения Константина Симонова «Убей его», а кипящая ярость уже раскатывалась в сердцах бойцов.

Судьба его берегла

— В январе 1942-го началось новое наступление. Медленно, но продвигались. Освободили Шаховскую, вошли в Смоленскую область, отбили у немцев деревню Титово. Отец описал, что случилось в этой деревне 23 января, озаглавив свою записку словом «Судьба»:

«В деревне Титово Смоленской обл. после освобождения нами деревни я, не спавший много ночей, прилег в горнице на нары вздремнуть и подостлал бурку, а под голову положил планшет с картой и папаху-кубанку. В передней комнате хаты была связь, адъютант и оперативный дежурный. Не успел я уснуть, как входит дежурный и докладывает, что штаб 20-й армии вызывает меня к телефону. Я поднялся и только успел выйти и закрыть дверь, как за ней произошел взрыв. Когда после разговора по телефону я вошел в комнату, то увидел дыру в потолке над местом, где я лежал. Снаряд немцев из деревни Крутицы (два км западнее) пробил потолок и разорвался на месте, где я лежал.

Бурку, кубанку и планшет изрубило осколками. Я отправил в посылке семье планшет и пару осколков. Мать использовала часть планшета для подметок на обувь дочке. Карту прилагаю. Все-таки удача мне сопутствовала на войне».

Эта карта, пробитая осколками, хранится у меня до сих пор. А удача сопутствовала отцу не всегда. За деревню Крутицы (из которой прилетел снаряд) дрались два месяца, но взять не смогли, а отца в одном из боев в очередной раз ранило.

Нечаянная радость

— Пока отец сражался на фронте, мама с моей старшей сестрой Ирой голодали и мерзли в Чкалове (теперь Оренбург). Там случилась нечаянная радость эвакуационной жизни — привезли кино. Мама с Ирой засобирались, принарядились. Перед фильмом крутили фронтовую кинохронику. Вдруг моя пятилетняя сестра закричала на весь зал: «Папочка! Это мой папа!» Действительно, на экране был отец. Он стоял со снятой папахой перед строем и держал речь.

Публика в зале застыла в недоумении. Остановили сеанс, стали разбираться. Все подтвердилось! Тогда уговорили киномеханика, и он несколько раз прокрутил эпизод с отцом, а после сеанса вырезал из пленки несколько кадров и подарил Ире.

А было так. Под Волоколамском проводилась траурная церемония на месте захоронения легендарных героев-панфиловцев. В торжественном церемониале участвовала бригада отца, и он произносил у могилы речь. Этот эпизод и сняли кинодокументалисты для фронтовой хроники.

Спустя почти сорок лет я нашел документальное подтверждение тех событий. 18 ноября 1981 года «Литературная газета» поместила очерк А. Кривицкого «Первый обелиск» о панфиловцах. Во время войны автор был военным корреспондентом, участвовал в той самой траурной церемонии, сделал несколько фотоснимков. В очерке он вспоминал: «Возле могилы фронтом на запад построен полк. Не шелохнувшись стоят бойцы. Большинство из них еще не были в деле. Их поведет в бой полковник Подберезин. Перед неподвижным строем бойцов у могилы героев полковник Подберезин произносит торжественные слова гвардейской клятвы: «Победить или умереть!» Звучит команда к ружейному салюту. Бойцы, образующие каре, по старому воинскому церемониалу держат винтовки «на караул». Начинается торжественный марш войск…»

Люди стальной воли

— В архиве отца на одной из папок надпись: «Хлепень». Ниже дописано: «Здесь материал о подвиге пятидесяти автоматчиков 150-й отдельной стрелковой бригады.

Опорный пункт Хлепень Сычевского р-на Смоленской обл. по очереди атаковали две дивизии и одна бригада, взять не смогли, а 50 автоматчиков его взяли. Этот эпизод и эти люди будут в моем сердце до моего последнего вздоха».

В те дни фронтовая газета поместила статью «Как был взят опорный пункт врага» с подзаголовком «Отважные действия бойцов командира Подберезина». Следом вышло еще пять материалов. А 12 декабря 1942 года о Хлепне рассказала центральная пресса — «Известия» напечатали большую, в половину полосы, статью своего спецкора Бориса Ямпольского. Называлась она «Люди стальной воли». Люди стальной воли… Многие ли из «нынешнего племени» поверят, что все это правда? Что действительно были такие люди, преисполненные мужества, готовые к самопожертвованию? Были. И некоторых из них я знал. После войны отец разыскивал своих однополчан и через 20 лет после победы нашел больше десяти участников штурма Хлепня. Был среди них и командир героической группы Яков Никитович Габов. Причуды судьбы: он все эти годы жил в Риге, в 20 минутах езды от нас. Яков Никитович часто бывал в нашем доме, и я хорошо помню этого скромного, тихого человека.

Освобождение Риги

— В архиве отца сохранилась фронтовая газета, напечатанная 14 октября 1944 года, и номер журнала «Огонек». Оба издания вышли с шапками «Привет героям Риги!».

Решающие, очень тяжелые бои за столицу Латвии велись под Сигулдой. Когда немецкая оборона там была прорвана, путь на Ригу оказался открытым. Части 374-й и 375-й стрелковых дивизий и 285-й отдельный моторизованный батальон форсировали Кишэзерс. Полк отца в это время обошел озеро Югла с юга и первым ворвался в центр города. Дважды орденоносец старшина Попов водрузил красное знамя над зданием на углу улиц Бривибас и Меркеля. Этот момент запечатлел поднявшийся с Поповым на крышу фотограф политотдела рядовой Мутовин. Он же фотографировал на память пехотинцев вместе с артиллеристами на фоне памятника Свободы и оперного театра.

За взятие Риги отец был награжден полководческим орденом Александра Невского, который ценил выше своих других наград: трех орденов Красного Знамени, орденов Ленина, Кутузова, Суворова, Красной Звезды…

* * *

— В начале февраля дивизия, которой командовал отец, форсировала Одер у города Кюстрина. На дорогах у границы рейха появлялись самодельные щиты с надписью: «Вот она, проклятая Германия!» До Берлина оставалось всего 60 километров! Вся дивизия мечтала о том, как вступит в поверженную столицу врага. Но для отца эта мечта оказалась несбыточной. Старые раны напомнили о себе осложнениями, врачи были непреклонны: необходимо лечиться. На фронт он уже не вернулся — отправили учиться в Академию Генерального штаба. Утешением стал салют Победы, за которым он наблюдал с Красной площади. Сквозь всполохи салюта перед его глазами возникали лица его бойцов и командиров, всех, кто сражался за общую победу, тех, кто дошел до нее и тех, кто сложил голову на полях сражений.

ВРЕЗ 3

Отец отправился на фронт в кубанке с красным верхом, в черной бурке, галифе и сапогах с казачьей плеткой за голенищем. Был назначен командиром 122-го кавалерийского полка 4-й кавалерийской дивизии.

ВРЕЗ 2

За взятие Риги Илья Михайлович Подберезин был награжден полководческим орденом Александра Невского, который ценил выше своих других наград: трех орденов Красного Знамени, орденов Ленина, Кутузова, Суворова, Красной Звезды…

Похожие публикации