В начале зимы прошлого года в одном из полупустых рижских торговых центров среди бела дня я буквально нос к носу столкнулась со стариком в форме легионера СС. Мы на секунду оба замешкались. Старик посмотрел мне прямо в глаза, улыбнулся и с гордо поднятой головой медленно пошёл дальше. Из прохожих на него никто не обращал абсолютно никакого внимания.
Я остановилась как вкопанная. Потом быстро стала искать в сумке мобильник, чтобы сфотографировать старика и выставить его фото в Facebook с какой-нибудь обличающей подписью. Потом решила, что надо позвать полицию. И в ту же секунду поняла, что в нашей стране все эти мои действия будут абсурдны. И, может быть, даже наказаны.
А потом мне стало до слёз стыдно. Стыдно, что спустя 70 лет после Великой Победы я, внучка настоящих героев-фронтовиков и узников Саласпилсского концлагеря, могу вот так спокойно ходить по одному магазину с человеком в форме СС и делать вид, что всё нормально.
Я представила, как на подобную картину отреагировал бы мой самый любимый на свете дедушка Саша — украинец по национальности, который участвовал в боях за освобождение Ленинграда и Риги, прошёл всю войну от первого до последнего дня. И мой дедушка Эдуард — латыш, командовавший огромной Латышской дивизией в рядах Советской армии. И моя бабушка Вера, убежавшая на фронт через полгода после рождения сына. И тогда я впервые в жизни порадовалась, что они не дожили до этого времени и не видели, как я прошла мимо того старика…
* * *
9 Мая в нашей семье всегда был святой праздник. Начиная с 20-летия празднования Победы мой дедушка — подполковник Александр Андреевич Гудемчук всегда организовывал в Риге встречи однополчан — тех, кто участвовал в боях за освобождение Риги. Они каждый год приезжали к нам в гости 9 Мая из самых разных уголков земли.
Размещались у нас дома, у соседей, друзей, знакомых. Я даже помню, как однажды приехало так много людей, что дедуля соорудил себе спальное место в ванной комнате.
Вечером они собирались все вместе за столом. Пели песни, шутили. Они были удивительно жизнерадостными людьми — эти фронтовики. Об ужасных подробностях той войны не вспоминали. Считали, что офицерам не к лицу говорить об этом в присутствии женщин и детей.
А днём мы все вместе ходили на парад Победы. Дедушка, кстати, очень не любил надевать свои ордена и медали. Ему почему-то было неловко. Он говорил, что все фронтовики были героями, а награды их бессознательно делят на героев «меньших» и «больших». Бабушка каждый раз выдерживала настоящий бой, чтобы он поборол своё стеснение и всё-таки пошёл на парад во всей красе…
В этом году 9 Мая все мои родные фронтовики, которых уже давно нет на свете, вновь примут участие в празднике Победы. Мы с мамой понесём таблички с их фотографиями на шествии «Бессмертного полка» в Риге.
Вечная память героям Великой Отечественной войны. И бесконечное спасибо.

Мы вас помним. Мы гордимся.

Саласпилсский концлагерь. Как это было…

Рассказ из первых уст
Когда мою бабушку Валю вместе со всей семьёй и родителями забрали из деревни Робежниеки в Латгалии в Саласпилсский концлагерь, ей было всего восемнадцать лет. Её средней сестре Янине было четырнадцать, а младшей Вере — только десять.
Они все вернулись домой живыми. Каждый год до конца жизни ездили к Саласпилсскому мемориалу в День памяти узников концлагерей. О пережитых ужасах своим детям и внукам предпочитали не рассказывать. Мы только с удивлением замечали, что они, например, не любили сладкого, а самым большим лакомством для них всегда был чёрный хлеб с маслом, посыпанный солью и мелко нарезанными дольками чеснока…
Первой ушла из жизни моя бабушка Валя. Это было в 1989-м. Потом не стало её младшей сестры Веры. Тогда я и спохватилась, что они не оставили нам в наследство никаких воспоминаний о том, что пережили тогда в Саласпилсе. И успела записать рассказ бабушки Нины. Её тоже уже нет на свете несколько лет.
Опубликовать её воспоминания в канун 70-летия Победы — мой долг…
…Это произошло в августе 1943 года. Мы с младшей сестрой Верочкой играли во дворе, когда в наш дом пришли полицаи. Они были свои, из местных. Сказали: «Собирайтесь!» Мы побежали за мамой, папой и старшей сестрой Валей. Запрягли лошадь. Один из полицаев посоветовал взять с собой тёплые вещи и как можно больше еды.
Куда и зачем нас везут — ни слова. Мы были уверены, что в Германию, в концлагерь. И знали, что причиной тому был донос соседей, которые рассказали немцам, что наш старший братик Анатолий в первые же дни войны ушёл на фронт добровольцем. Конечно, в ряды Советской армии. Хотя многие из местных уходили в легион СС. С какой целью они это сделали и что получили в благодарность, мы так и не узнали. Да и не очень-то хотели…
По дороге мы с сёстрами писали прощальные письма своим подружкам. А когда неожиданно встретились с ними и их родителями на вокзале и узнали, что нас отправляют куда-то всех вместе, — так обрадовались, что стали прыгать и целоваться…
Потом к моей старшей сестре Валечке подошёл начальник полиции — молодой латыш, который раньше за ней пытался ухаживать. Сказал: «Я могу отдать тебе паспорт — и уходи на все четыре стороны. Но чтобы тебя больше никто и никогда здесь не видел». Валя отказалась. Бросить нас она не смогла.
Помню, как нас погрузили в товарный вагон вместе с телятами. В пути кто-то по секрету сказал, что едем мы в Саласпилсский концлагерь. И мы опять обрадовались. Потому что не в Германию. И потому что не знали, что нас ждёт.
Когда нас привезли на территорию концлагеря, то первое, что мы услышали, были выстрелы… Поселили всех в барак. Несколько дней не трогали и не кормили. Питались мы тем, что успели взять из дома. А потом пришли немцы и потребовали всем раздеться догола: мужчинам, женщинам, старикам и детям.
Мне было 14 лет. Не могу передать, что я пережила тогда. Чуть не сгорела от стыда перед своими ровесниками-мальчишками, перед взрослыми дядьками в немецкой форме и собственным отцом. Это было страшным испытанием для психики подростка.
Оказалось, что раздевали нас для прохождения дезинфекции. По окончании этой дикой процедуры всем постригли волосы выше ушей. Мужчинам-староверам — а их было очень много! — сбривали бороды. Некоторые из них падали в обморок…
Потом каждому из нас сказали, чем он будет заниматься в лагере. Мне поручили плести тапки из соломы — для немецких госпиталей. Папа должен был каждый день копать землю. Минутная остановка в работе грозила ему расстрелом. Папа был инвалидом Первой мировой войны. Здоровье у него было подорвано, сил мало. Но он выстоял.
Нашу старшую сестру Валю отправили работать на кухню. Она была невероятной красоты, и немцам, видимо, было её жаль. По окончании смены они набивали её карманы картофельными очистками — чтобы она ела и жила. Но Валечка всё приносила в наш барак и делила между узниками поровну. Знаю, что многие выжили только благодаря её подвигу. Если бы кто-то из охраны увидел, что она проносит в барак картофельные очистки, Валю мгновенно застрелили бы.
Чем нас кормили? Супом из листьев кормовой свёклы. Иногда давали хлеб из опилок. Иногда — суп из конины. Некоторым родственники передавали вместе с письмами сухари. Очень странные были порядки. Писать письма узникам из лагеря было нельзя, а получать письма и сухари в посылках — можно.
Чтобы у девушек и женщин не было месячных, давали пить какой-то специальный чай. Жуткого вкуса. В туалет водили только группами и под охраной.
Во всём лагере царила страшная вонь. У всех были вши — очень больших размеров и с хвостами.
Был случай, когда один из охранников-немцев спрыгнул с вышки наблюдения, подбежал ко мне и дал хлеб с ветчиной. Помню, как кому-то из узников перекинули через забор кусок хлеба, и его отправили в карцер. Больше он к нам не вернулся…
Мечтали мы там только о свободе, кусочке хлеба и варёной картошке. Никаких сладостей, мяса или рыбы мы не хотели.
У самых маленьких детей в лагере каждый день брали кровь. Вспоминать об этом я не могу. Это страшно… К счастью, нашу младшую сестру, десятилетнюю Верочку, отцу удалось через месяц пребывания в лагере перекинуть через забор в руки совершенно чужим людям. Не знаю, каким образом ему удалось сговориться с ними и пойти на такой риск, но Верочка оказалась за пределами лагеря. Эти добрые люди отвезли её к нашим родственникам.
В декабре 43-го наш лагерь освободили. И мы всей семьёй вернулись домой. А наш брат Толик пропал на фронте без вести. Мама искала его до последнего своего вздоха.
В память о брате я назвала Анатолием своего единственного сына, которого родила спустя годы после окончания войны. Мой муж и отец Толика тоже ветеран — он убежал на фронт 17-летним мальчишкой, накинув себе в военкомате несколько лишних годочков.
Недавно я услышала, как Вайра Вике-Фрейберга сказала, что, оказывается, в Саласпилсе был исправительно-трудовой лагерь. Это очень больно и вместе с тем абсолютно нелепо. Но Бог ей судья.
Правду о зверствах, которые устраивали фашисты на нашей земле, всё равно скрыть нельзя. Потому что есть вы — дети и внуки фронтовиков и узников концлагерей. И в вас заложена генетическая память того, что мы пережили.
Наталия ЗАХАРЬЯТ.

Похожие публикации

• 

  Что наши дети знают о войне?

• 

  Агент Ватикана и День Победы

• 

  Друзья познаются в Победе

• 

  Нашего полку прибывает!