Долгий и непростой путь к вере прошла художница Кристиана Димитере, перешедшая в православие из лютеранства. Отец и мама Кристианы, известные актёры Артур Димитерс и Вия Артмане, были лютеранами. Но в советское время и сами в храм ходить не решались, и детей — сына Каспара и дочь Кристиану — крестить не стали.
Свой путь к вере, тернистый и извилистый, дети прошли самостоятельно. В сознательном возрасте они приняли решение о крещении в лютеранской вере. Позже оба перешли в православие. Они же помогли вернуться в лоно церкви и своей маме: в православии Вия Фрицевна приняла имя Елисавета.
Православные латыши
Несмотря на то, что подавляющее число латышей лютеране или католики, Кристиана не считает свой православный выбор чем-то странным.
— В Первой Республике на селе было много православных латышей. Как я поняла, в православии многие искали спасения от жестокостей немцев. Мама моей няни рассказывала, что в воскресенье, когда все шли в кирху, видели вдоль дороги повешенных за разные провинности людей с вырванными языками. Вот от этого, наверное, и сбегали.
Православные латышские священники обучались в Санкт-Петербурге. Многих из них впоследствии жестоко убили. В том числе ныне канонизированного Иоанна Поммера.
До войны в Видземе было много православных церквушек, построенных в XIX веке. Большинство из них до наших времён не дожили — развалились. Не стало храмов — не стало и православных.
— Среди ваших родственников были православные?
— Кажется, нет. Хотя однозначно утверждать не могу.
Семья моего папы (актёра Артура Димитерса. — Прим. ред.) родом из местечка Мали. Хуторов там немного, людей тоже. Причём многие связаны родственными узами. В том месте есть очень красивый православный храм. Можно предположить, что кто-то из наших родственников по папиной линии был православным.
Помню, как-то мы с папой и дядей (он в войну эмигрировал в Швецию) отправились навестить родные места. Дом нашли в запустении, но целым. Сохранились даже папины права на вождение велосипедом 30-го года.
Бабушка по папиной линии была лютеранкой — в этой вере она крестила и своего сына во время эвакуации в Витебск.
Бабушка по маминой линии была католичкой. А вот дедушка — сын немецких хозяев, у которых служила бабушка, — лютеранином. Он умер за несколько месяцев до рождения дочки. И её крестили в лютеранстве. Моя бабушка с маленькой мамой ходили на службы в Домский собор, хотя все их молитвенники были католическими, на польском языке.
Удивительный пастор
— В советское время мама в церковь ходила?
— В молодости нет. Но после смерти папы стала вместе с нами наведываться к пастору — профессору Фелдманису в маленькую церквушку в Межапарке. Этот пастор крестил и меня.
— Сколько вам было лет?
— 19 лет. Я была счастлива, что встретила этого удивительного человека.
— Чем он был удивителен?
— Всем! Профессор Роберт Фелдманис (1910—2002) был историком латвийской церкви, духовным отцом и учителем многих священнослужителей. Его биография включена в оксфордский сборник биографий великих учёных XX века.
Внешне он был похож на звезду Ингмара Бергмана — шведского актёра Макса фон Сюдова: седой, худой, жилистый господин с очень выразительными чертами лица. Хоть у лютеран монахов нет, он жил в целибате. Говорят, у него было только одно лёгкое.
В 30-е годы он служил в миссии в Индии. В войну остался чуть ли не единственным лютеранским священником на всю округу и должен был окормлять в том числе немецких военных, за что позже был сослан.
Вернувшись в Латвию, он служил пастором сразу в трёх храмах: в Межапарке, Олайне и Катлакалнсе. В разрушенной за войну старинной олайнской церкви он заново воссоздал весь интерьер. Особенно ему удавались алтари из местного известняка — в Межапарке и Олайне. А ещё он разбил вокруг своих храмов восхитительные сады из самых разных растений и деревьев, где весной цвели ландыши и фиалки.
Профессор жил напротив зоосада и объезжал свои храмы на велосипеде. На его удивительные проповеди приезжали даже из Москвы. У него была замечательная библиотека. Там я впервые в жизни увидела и полистала Коран на латышском языке, переведённый в 30-е годы.
— Как вы познакомились с этим профессором?
— Первым с ним познакомился мой брат Каспар, который в то время был в духовных исканиях. Он мне посоветовал: иди, послушай.
У лютеран есть общие исповеди, но если что-то важное, пастор принимал и лично. Помню, мне он назначил на шесть утра. Сам-то он спал всего четыре часа в сутки. Я приехала на первом трамвае, зашла в маленькую комнату, всю уставленную кактусами, и увидела… дивный свет. Такой свет, описание которого я позже читала у Серафима Саровского.
Позже мне мой православный наставник говорил, что мне повезло встретить такого человека, который привёл меня к вере.
Вера как базовый инстинкт
— До этой встречи веры не было?
— Я так не сказала бы. Когда сейчас вспоминаю своё детство, понимаю, что во мне уже тогда жила жажда Бога. Я жила в ожидании встречи примерно с семилетнего возраста, когда детям надо идти на исповедь. И эту жажду нельзя было утолить ничем другим. Только обмануть на время. Это было на уровне базового инстинкта. Не меньшей силы, чем тот, который заставляет девочек играть в куклы, о ком-то заботиться, наряжаться…
Мне очень нравилось, когда мы всей семьёй ходили в церковь на Рождество: этот ни с чем не сравнимый запах подпалённой свечкой еловой ветки, праздничные песенки, ощущение, когда с мороза заходишь в тепло… Дома на буфете мы ставили бумажный Рождественский вертеп: Мария с младенцем Иисусом, Иосиф, волхвы и овцы. В этом было что-то хорошее и сокровенное.
Впрочем, как и многим детям, мне казалось, что церковь — для стареньких бабушек. А вот у профессора Фелдманиса всегда собиралось много молодёжи. Он дружил со своими прихожанами, устраивал чаепития и беседы по душам.
— Была в вашей биографии страница, когда вы участвовали в восстановлении храма…
— Это дело рук Каспара. Я только помогала. В конце 80-х он рассказал профессору Фелдманису о полуразрушенном храме в Кримулде (это недалеко от Турайды и нашего дома в Мурьяни), где в советское время устроили склад минеральных удобрений.
С тем храмом была связана романтическая история. Его построил вождь ливов Каупо, который под давлением немцев принял христианство. Потом он отправился в Рим, а на обратном пути его убили. Слуга по языческой традиции взял сердце Каупо и похоронил неподалёку от храма — под камнем в пещере. Там вообще очень много культовых мест вокруг. Недаром «Турайда» на ливском языке — это «Божий сад».
Фелдманис приехал осмотреть храм и предложил Каспару взяться за его восстановление. Это было время начала атмоды, когда все хотели что-то сделать для страны. Каспар тогда был успешным музыкантом, и на его призыв о помощи откликнулось много людей: соседи, друзья, нуждающиеся… В том числе алкоголики, наркоманы, люди, только вышедшие из тюрьмы, — они искали спасения и поддержки. Я приезжала на субботники и службы, которые вёл профессор Фелдманис, а Каспар устраивал вечерние духовные песнопения…
Через какое-то время брат перешёл в православие. А вскоре вслед за ним и моя дочь Берта. Ей там сразу всё понравилось. Особенно процедура причастия. Берта в крещении взяла имя Ксения — в честь святой Ксении Петербуржской. Когда Берта с мамой были в Петербурге на кинофестивале, они ездили в церковь этой святой.
— Вы приняли православие вслед за ними?
— Нет, у меня был свой путь. Мой сосед по Мурьяни Янис переводил на латышский язык православные книги. Он приносил их мне почитать — на предмет ошибок и благозвучия. Для меня эти книги стали откровением: они давали ответы на многие мои жизненные вопросы.
К тому времени профессор Фелдманис ослеп и больше не служил. Без него мне не хотелось идти в его храм. Но я чувствовала острую нехватку духовной поддержки. Тогда я и задумалась о переходе в православие. Отстояла несколько служб в Свято-Троицком соборе при монастыре. Прочла книгу о том, что должен знать православный христианин. И решилась на миропомазание. Так в 1998 году я стала православной, приняв имя София. Я подумала, что значения этого имени, «мудрая», никому не помешает.
— Этот шаг что-то изменил в вашей жизни?
— Странно, но именно после принятия православия на меня обрушился поток серьёзных неприятностей в личной жизни.
— Как вы себе это объяснили?
— Никак. Сперва удивилась: почему меня так бьют? А потом приняла всё как испытания.
— Вера помогала их выносить?
— По крайней мере, она давала свет в конце тоннеля.
Родственники по духу
— Вия Фрицевна перешла в православие последней из вашей семьи?
— Да. Через некоторое время после меня. У неё тогда были очень трудные времена: муж умер, квартиру потеряла, пошла череда суровых болезней, из-за которых ей пришлось оставить театр… Вера давала ей огромную умиротворённость и силу достойно пережить старость. Она очень любила ходить на утренние службы в монастырь. После службы охотно общалась с монашками, которых знала по имени.
— Ей не мешало повышенное внимание со стороны в интимные моменты молитвы?
— Она к этому привыкла. К тому же монахини ведут себя очень деликатно… Я тоже обычно хожу в этот храм. Там меня принял духовник Каспара, который крестил и маму. Он всегда просил меня исповедоваться по-латышски. Говорил, что ему нужен опыт. Теперь мне уже и не так важно, кто меня исповедует. Это в протестантизме очень важна личность пастора — на него идут.
В православии это не настолько важно. Там явственно ощущается присутствие Бога во всей службе: и в литургии, и в причастии… Во всех канонических ритуалах. Этого более чем достаточно, чтобы человек ощутил… неотрицаемое божье присутствие, благоговение.
— Что вас особенно привлекает в православии?
— Все таинства. И ещё ощущение некой смелости: что бы с тобой ни случилось — ты не один. Например, когда тебе приходится присутствовать при уходе близкого человека, Бог в такие моменты очень помогает. Думаю, что Бог единственный, для кого мы вообще важны.
— Вы молитесь по-русски или по-латышски?
— Отец Евгений настаивал, чтобы молились на родном языке. По его мнению, так точнее можно выразить свои мысли. У меня есть молитвы, которые я произношу по-латышски, а есть — которые только по-русски. И для меня это вполне естественно.
— О чём просите Бога?
— Обо всём: и о хлебе насущном, и о смелости… Помню, профессор Фелдманис просил Бога избавить от смутных времён. Я тогда не понимала, о чём он. Зато теперь хорошо знаю, что это времена перемен, в которых мы сейчас и живём. Наверное, слабо молились. Вот царь Соломон — тот попросил, чтобы хватило ума справляться с царством. И Бог в награду за умную просьбу послал Соломону богатство — ни у одного царя не было такого величия. Так что очень важно думать, о чём просишь.
— У вас есть ощущение, что у православных латышей есть нечто их объединяющее?
— Пожалуй, да. Я ощущаю нашу некую невидимую связь — мы родственники по духу. При том, что это могут быть совершенно разные люди — по взглядам и по интересам.
Помню, как все мы стояли 18 часов в очереди, чтобы приложиться к чудотворной Тихвинской иконе Пресвятой Богородицы, которая совершила удивительный путь из Риги через Германию в Америку и теперь возвращалась обратно в Тихвинский монастырь.
Очередь верующих занимала целый квартал. Со мной вместе стояла знакомая писательница Андра Манфелде (она тоже приняла православие после долгих духовных поисков).
На улицу были выставлены большие экраны, на которых показывали службу. В какой-то момент мы уже засомневались, успеем ли зайти в храм до того, как икону увезут. Но успели. А потом священники вынесли икону — и перед всеми три часа держали её на руках.
Кристина ХУДЕНКО.
