Надо ли людям знать всю ужасную правду о ЧП и авариях, которые происходят в мире?

 

Об этом «Субботе» рассказал российский кинодокументалист, специалист по журналистике экстремальных ситуаций Алексей Самолетов, который приехал в Ригу по приглашению медиа-клуба «Формат A3»

«Чечня, Осетия, Ингушетия, Дагестан, Афганистан, второй Афганистан, вторая Чечня… Я побывал во всех передрягах, какие только были», — честно признаётся Алексей Самолетов.

Вместе со съёмочной группой он прошёл огонь и воду, войны и техногенные катастрофы, наводнения и землетрясения, национальные конфликты и горячие точки… Снял более 10 000 телесюжетов и более ста документальных фильмов. Награждён орденами «За личное мужество», «За заслуги перед Отечеством», медалями «За укрепление боевого содружества», «Участнику чрезвычайных гуманитарных операций», имеет множество профессиональных наград.

В своё время дед Алексея Самолетова строил железную дорогу, которая соединила Латвию и Россию. Сегодня он сам приехал в Ригу, чтобы после трагедии в Золитуде поделиться своим невероятным опытом, связанным с журналистикой чрезвычайных ситуаций.

***

— Наши мамы и бабушки убеждены, что в советское время войн, катастроф, обрушений и прочих ЧП было гораздо меньше…

— Во многом они правы, мир сильно изменился. Машин, самолётов, кораблей, электростанций стало больше… А человеческая природа такова, что мы дожимаем нашу инфраструктуру до последнего: работает — и пусть работает. Неважно, что срок годности уже вышел. А ведь как должно быть: пришёл час Х — сними деталь и замени новой. Но это же деньги. Вот и получается, что золотой телец потихоньку нас съедает.

Моё мнение, что русской интеллигенции каким-то фантастическим образом долгое время удавалось выстоять перед искушением золотого тельца. Именно эта, в первую очередь техническая, интеллигенция долгие годы определяла науку и технику. Когда я делал фильм «Русские физики в Америке, или Маленькая модель большого мира», то общался с физиками из Новосибирска, которые были ключевыми фигурами в строительстве всех ускорителей мира. ЦЕРН (Европейская организация по ядерным исследованиям) во многом создан русскими физиками, они работали в Техасе, Фермилабе (Национальная ускорительная лаборатория им. Энрико Ферми)… Наших ценят в мире.

Увы, сегодня эта интеллигенция рассеялась по всему миру, а в их отсутствие мы изобрели для себя новую религию — деньги. А когда ставки делаются исключительно на золотого тельца, всё ставится на кон ради сиюминутной прибыли — всё и сыплется… Мы все превращаемся во временщиков, в Иванов, родства не помнящих. Когда наши дети не знают своей истории, своих предков, им не на что опереться, они и сами начинают жить сегодняшним днём: а после нас — хоть потоп.

— Но ведь и раньше сыпалось. Например, людям не сообщили вовремя об аварии в Чернобыле, возможно, что о многом другом мы вообще не знали…

— Конечно, тогда было много закрытой информации. К примеру, вы видели кадры, как Яков Зельдович, Юрий Харитон и Андрей Сахаров отмечали первый взрыв водородной бомбы? Они стреляли друг в друга водяными пистолетиками в коттедже Сахарова. Эту хронику, снятую на восьмимиллиметровую плёнку, мы нашли уже после развала СССР…

То что случилось в Чернобыле, — следствие распространённой в то время практики, когда к большим праздникам непременно старались подогнать очередные свершения социалистического строя. Но техника не прощает спешки. Информация о том, что случилось в Чернобыле, была сразу, только людям не сообщили о всей серьёзности возможных последствий. Решение выпустить людей на первомайскую демонстрацию в Киеве и Минске — это скотство.

Примером того, как надо действовать в таких ситуациях, служит история с Фукусимой. Там всё чётко спланировали и все честно сработали. Это позволило сохранить жизни. Если бы и в Чернобыле действовали по регламенту, таких жертв не было бы.

К примеру, когда в этом году случилось катастрофическое наводнение на Дальнем Востоке, режим чрезвычайной ситуации был объявлен заранее, все сработали на опережение, выиграв у стихии неделю. В результате не погиб ни один человек из гражданского населения.

— Надо ли всегда сообщать людям всю правду, даже если она ужасна? К тому же людям свойственно заблуждаться и ошибаться…

— На заблуждения журналист не имеет права — он должен сто раз всё перепроверить, а если не уверен — не давать информации. От каждого твоего шага и кадра зависит, что будет происходить в огромной стране с населением 140 млн. человек. Ты отвечаешь за это своей жизнью. Чтобы сделать один 26-минутный фильм, я трачу полгода на подготовку. Каждый сюжет — а их у меня более 10 000 — требует горы перелопаченной информации и общения со специалистами. В результате, когда я разговариваю с конструктором, он спрашивает: «Вы Бауманку когда оканчивали?» А у меня образование «артист театра и кино».

Сегодня мы столкнулись с профессиональной информационной войной. В ход идут любые средства. В том числе провокаторы. Помню, в Таджикистане переодетые товарищи приходили и вырезали лагерь беженцев, после чего война вспыхивала с новой силой.

Сюжеты часто делаются так, что из них можно сделать выводы, обратные тому, что происходит на самом деле. Помню, во время войны в Чечне был показан сюжет, как обезумевшие российские солдаты бьют морду журналисту. На самом же деле этот человек втупую пытался прорваться через заграждения, оскорбляя солдата, который их охраняет. И получил в морду — хорошо не пулю в лоб. А оператор снял инцидент, что журналистов унижают…

Я никогда не позволяю себе врать. Хотя зачастую могу что-то недоговорить в силу складывающейся ситуации. Помню, я ездил в Крым делать материал о депортированных татарах. Я узнал, что экстремистски настроенные группы татар призывали к резне. Если бы я в тот момент выдал это в эфир по всей России, представляете, какая была бы реакция в России? Начался бы ещё один национальный конфликт. Я не мог так подставить людей. Есть у врачей прекрасная клятва Гиппократа: «Не навреди!» И для журналиста это первая заповедь.

— А может, людям вообще ничего не надо знать? Меньше знаешь — лучше спишь!

— Надо. Только нельзя людей пугать, потому что напуганные люди становятся неадекватными. Вспомните историю, которая экранизирована у Вуди Аллена в «Днях радио», — когда по радио стали читать начало романа Герберта Уэллса о высадке инопланетян на Землю. Все машины остановились, люди побежали: им казалось, что всё происходит на самом деле.

— Как по-вашему, когда войны закончатся?

— Никогда. Но от нас зависит, будет ли их больше. В том числе и от журналистов: что мы тащим за собой — знания или эмоции. Эмоции должны быть не у журналиста, а у человека, который смотрит этот материал.

— Зачем вам нужно всё время лезть в эти чрезвычайные ситуации и рисковать жизнью?

— Риск штука просчитываемая. Надо лишь всё учитывать и знать, куда лезешь: кто такие сунниты, кто — шииты, какая роза ветров под слезоточивым газом, как найти общий язык, чтобы тебя понимали даже без знания языка. У журналистов и врачей права на ошибку нет.

Зато я из этих ЧП людей каждый раз вытаскиваю. И они понимают, что кому-то нужны. Ведь мы столкнулись с вакуумом вокруг каждого: если у тебя нет денег — ты никто и ничто. Это не так.

Я родился через 18 лет после окончания Великой Отечественной войны. И был воспитан с установкой, что нет чужих детей и нет чужих бед. Когда мы гуляли во дворе, любой человек из дома мог позвать нас к себе и дать по куску хлеба и стакану молока. Та война была так страшна, что консолидировала все человеческие качества. А потом мы начали расползаться. Жаль. Если наши дети будут знать, что они всем дороги и важны, то они, когда вырастут, будут так же воспитывать своих детей. И общество поменяется.

_____

Таджикистан, 1992 год, межклановый внутриэтнический конфликт после провозглашения независимости

«Пойдём, я для тебя расстреляю трёх бандитов»

— Это была моя первая война. Ехал с идеалистической сверхзадачей: попытаться объяснить людям, что нельзя убивать друг друга.

Я добился потрясающего доверия у одной из противоборствующих группировок. Дошло до того, что сам Сангак Сафаров (один из руководителей и полевых командиров Народного фронта Таджикистана. — Прим. ред.) разбудил меня утром со словами: «Пойдём, специально для тебя я сейчас расстреляю трёх бандитов». Я осторожно ответил: «Сангак-ака, не могу сейчас пойти — у меня аккумулятор сел». — «Ну ладно, этих я всё равно расстреляю, — сказал он. — А когда у тебя с камерой будет всё хорошо, только скажи, я ещё троих для тебя расстреляю». Для меня это был шок.

* * *

Афганистан, 1993 год, первые заложники из Таджикистана

«И дальше я стал ездить в Афганистан, как в Малаховку на дачу»

— Первые в истории бывшего СССР заложники — казахский майор и два пацана-солдатика из российского миротворческого корпуса — попали в Афганистан. Прямиком к Гульбеддину Хекматияру (афганский полевой командир, премьер-министр Афганистана в 1993-94 и 1996 годах, лидер Исламской партии Афганистана. — Прим. ред.). И Ахмад Шаху Масуду (афганский полевой командир, экс-министр обороны Афганистана. — Прим. ред.), который фактически победил Советскую армию в Панджшерском ущелье, за что его назвали Панджшерский Лев.

Надо вытаскивать людей. Иду к президенту Таджикистана Эмомали Рахмонову и говорю: «Можно мы поедем с вами?» Прилетаем в Афганистан и попадаем на приём к Хекматияру. Переговоры тянулись бесконечно: церемонии, церемонии… В какой-то момент у меня сорвало ширму — я начал орать на Хекматияра, пытаясь вталдычить, насколько он не прав и насколько неприлично так делать. Тишина вокруг стояла звенящая. Не получив ответа, я покинул зал. Стою под дверью, курю. Выходит Хекматияр и уезжает. Возвращаюсь и вижу ошарашенного экс-министра иностранных дел Хедайята Амина Арсалу (сегодня он первый помощник президента Хамида Карзая). Он шепчет мне: «Я первый раз в жизни вижу, чтобы кто-то повысил голос на Хекматияра и ему за это ничего не было».

Выезжаем мы из того дома, едем мимо мечети. Тут переводчик говорит: «Здесь обычно молится Ахмад Шах Масуд». Тормозим, выходим, снимаем людей. Вдруг в толпе возникло шевеление — быстро заскакиваем в мечеть, не успев даже снять обуви, входит Ахмад Шах. Я цепляюсь с ним глазами, к нам кидается его охрана… Он её останавливает, здоровается с нами и начинает молиться. Это были первые в истории кадры, когда Ахмад Шах Масуд позволил малознакомым людям другой веры снять, как он совершает дневной намаз, — та картинка обошла весь мир.

После намаза Ахмад Шах вышел, мы пообщались. Почему он нам доверился? Не понимаю до сих пор. Может, до него донёсся слух о скандале с Хекматияром? Так или иначе, но после этого случая, как сказал бывший главред «Вестей»: «И дальше Самолетов стал ездить в Афганистан, как в Малаховку на дачу».

На другой день нам отдали заложников. Позже мы опять общались с Ахмад Шахом Масудом. Я попросил у него разрешения на интервью — он сказал: «Прилетай». Мы были первыми в мире, кто это сделал.

Это был интеллигентный, умный, воспитанный человек, который очень сожалел о том, что произошло в Афганистане с 1979 по 1989 год. Он водил меня по Панджшерскому ущелью и рассказывал, как в своё время почти договорился с Борисом Громовым (командующим советскими войсками в Афганистане. — Прим. ред.) о прекращении войны. Но случилась провокация, на которую он ответил…

Когда мы прощались с Ахмад Шахом, он протянул мне полотняный мешочек. «Что это?» — спросил я. «Открой». Я высыпал на ладонь… изумруды: «Не могу это взять!» — «Почему?» — «Во-первых, я не заслужил, во-вторых, я не провезу это ни через одну границу, в-третьих, у меня нет денег, чтобы заплатить таможенную пошлину за это». — «Тогда пусть это будет здесь. Приедешь — всё твоё».

Увы, больше мы не виделись. Через полгода после нас к Ахмад Шаху приехала другая телевизионная группа, он им поверил и пригласил в тот же дом, что и нас, — давать интервью. Но это были два смертника — они взорвали его. В некоторой степени я чувствую себя виноватым перед этим человеком, который хотел изменить ситуацию и остановить войну. Он поверил мне и перенёс эту веру на других.

* * *

Афганистан, 2001 год, начало американской операции «Несокрушимая свобода»

«Передайте, мы чтим память Панджшерского Льва»

— Мы с колонной журналистов шли через весь Афганистан до Кабула. У Панджшерского ущелья затормозили. Хозяином здесь был брат Ахмад Шаха Масуда. Через людей в местном духане я передал ему привет от нашей съёмочной группы и просил сказать, что мы чтим память его брата. На другой день ворота открылись, как волшебный Симсим, — мы тронулись всей колонной.

* * *

Будённовск, 1995 год, атака чеченских террористов с захватом больницы

«Я отвёл Басаева в угол: «У тебя есть один выход — отдать заложников»

— Мы прилетели через четыре часа после захвата. Из больницы вышел главврач: «Вести» есть? Самолетов, вас ждёт на беседу Шамиль Басаев». Я говорю: «Спасибо большое, но я здесь не один. Тут 30 камер, если все туда зайдём, то я согласен общаться с Шамилем Басаевым».

Не имел я права решать ситуацию в одиночку. Через два часа мы были на той самой знаменитой пресс-конференции. Я отвёл Шамиля в угол и сказал ему: «Понимаю, почему ты это сделал, но то, как ты это сделал, ни я, ни кто-то другой не поймёт. В этой ситуации у тебя есть один вариант: мы с друзьями остаёмся здесь — ты же отдаёшь всех заложников».

Потом было совещание у директора ФСБ Сергея Степашина. В результате 18 журналистов обменяли себя на 550 заложников. Я был в их числе. Слава богу, получилось. Мы с товарищами бандитами доехали до Хасавюрта — они вывалились из автобусов, а мы вернулись назад. Единственный вопрос, который я потом задал в прямом эфире: «Почему ни один представитель власти не приехал встречать людей, заложников из больницы, которые поехали вместе с нами и рисковали жизнью? Почему им не сказали спасибо? Все же ходили под пулей».

* * *

Дагестан, 1999 год, ввод на территорию республики чеченских отрядов «Исламской миротворческой бригады» Басаева и Хаттаба

«Я набираю номер главнокомандующего — лётчик был спасён»

— Мы работали в Махачкале. Прихожу на прямой эфир в аппаратную, смотрю, что рядом перегоняют другие корреспонденты. Вижу, в одном сюжете стоит в кадре мой приятель из американский телекомпании, а рядом — дымящийся «СУ-24»: одна кабина сброшена (то есть один человек катапультировался), второй человек погиб.

Я тут же достаю мобильник и звоню тому корреспонденту, спрашиваю, когда и где это случилось. Оказывается, всего полчаса назад. Самолёт был сбит, командир погиб, а штурман выбросился с парашютом. Тут же набираю по телефону главнокомандующего ВС Корнукова и всё рассказываю. Прошу поднять все поисковые службы — он тут же отдаёт такой приказ. Лётчик был спасён.

* * *

Москва, 27 августа 2000 года, пожар на Останкинской башне

«Прошу оценить вероятность обрушения башни»

— Ехал с дачи в город. Уже с Ярославского шоссе вижу, что горит Останкинская башня. Сразу подъезжаю и встаю под камеру. Конструкцию и принцип построения башни я знаю.

Набираю знакомых физиков-математиков — прошу рассчитать силу тяги и нарастание температур. Они моментально определяют, на каком уровне какая тяга. Оказывается, на высоте пожара ветер (тяга) свистит приблизительно 100 м в секунду. А температура может доходить до 1000 градусов. Там жаропрочный бетон 600-й марки и стальные вантовые тросы, они могут не выдержать.

Подходит оператор: «Посмотри, как быстро растёт зона прогара — тёмное пятно на башне со стороны улицы Королёва. Башня криминально отклоняется от оси». Звоню в студию — прошу экстренный прямой эфир, в котором объявляю, что не хочу быть провидцем, но прошу посмотреть эту картинку пожарных, экспертов, инженеров и оценить, как велика вероятность, что лопнут тросы и башня рухнет. Через 15 минут в воздухе появился вертолёт и начал облетать зону прогара. Ещё через 45 минут на улицу Королёва прибыли автобусы для возможной эвакуации людей. К счастью, обошлось. Хотя 120 из 149 стальных тросов лопнули.

* * *

Южно-Сахалинск, 1994 год, землетрясение в 7,9 балла у острова Шикотан, разрушено большинство домов, пострадали более 5000 человек

«Людей убило не землетрясение, а халатность»

— Стали анализировать ситуацию — выяснилось, что причина обрушения лежит значительно глубже сдвинутых тектонических пластов. Оказалось, что там никто и никогда не строил настоящих домов. Эти временные строения и без землетрясения должны были не сегодня-завтра развалиться, а когда тряхнуло — все дома сложились, как карточные. Надо срочно подавать заявление в прокуратуру — на некачественное строительство, временщичество.

* * *

Латвия, 2013 год, обрушение крыши в торговом центре Maxima в Золитуде

«Нет среди спасателей русских, латышей, французов…»

— Что, на ваш опытный взгляд, произошло в Золитуде?

— Я не имею права выносить суждение, приехав из другой страны и не зная всех фактов. Есть чёткая последовательность действий в подобных расследованиях. Но многое зависит от того, заинтересовано государство или нет в поиске истины. Надо провести независимую экспертизу по всем параметрам: проверить качество строительства, качество прохождения финансовых потоков, коррупционную составляющую…

— Очень много обсуждалось, что Латвия не стала принимать помощь МЧС. Мол, потому, что они русские…

— Это глупость! Не существует в этой сфере русских, немцев или французов. Я работал со всеми этими командами на учениях МЧС в Исландии. Спасатели — это особая общность людей, где все друг друга понимают и моментально становятся в связку: раз-два — взяли! Если ты видишь, что твои руки неточны, а кто-то рядом опытнее, ты сам отойдёшь, давая дорогу тому, кто лучше справится.

Конечно, очень важно, чтобы люди были готовы, а это ежедневный тренинг. Не менее важно знать всю технологическую часть конструкции, которая разрушена, быть уверенным, что если ты потянешь за один конец, не обвалится другой.

Было ли у ваших спасателей чёткое представление о том, что они разбирают, как одна конструкция цепляется за другую, соблюдались ли нормативы строительства?.. Дали ли им всю эту раскладку вовремя?

— МЧС всегда готовы решить любую ситуацию? Они маги и волшебники?

— Они могут решать любую чрезвычайную ситуацию. Но они не маги — спасти людей, которых засыпало намертво, даже им не под силу. В 1999 году мы отправились с МЧС помогать разбирать завалы после землетрясения в Колумбии. Собаки нашли человека — начали снимать слой за слоем завал… и шок. Лежит женщина, пытаясь своим телом закрыть ребёнка, но оба уже не дышат. И что тут сделаешь?

Вспомните историю с «Норд-Остом». Есть не очень афишируемые директивы по проведению подобных спецопераций. Увы, в таких случаях 30 процентов естественной убыли заложников — это норматив.

Похожие публикации