— сообщил первый в истории Латвии русский министр образования Вячеслав Домбровский. Но тут же добавил, что дочь, возможно, будет получать среднее образование на гос. языке

К моменту посещения нашей редакции новый министр, выдвиженец той же Партии реформ, что и его предшественник Роберт Килис, пробыл на посту всего девять дней. За это время Вячеслав Домбровский, как он честно признался, не успел разобраться во всех нюансах системы образования. Зато попросил прибавки к зарплате: для учителей — до 500 латов, для министров — в несколько раз.

Тут же всплыл тот факт, что Вячеслав раньше ходил 9 Мая к памятнику Освободителям, а теперь не ходит. Раньше дружил с нынешним мэром Риги Нилом Ушаковым, а теперь вроде как не дружит. Раньше был примерным семьянином, а теперь развёлся и вроде как симпатизирует коллеге по партии. И как-то все эти метаморфозы совпали с его приходом в большую политику. Что это — двойные стандарты или перезагрузка личности?

В общем, вопросов к новому министру сразу набралось более чем достаточно.

О 9 Мая

— Министр Пабрикс выразил недовольство тем, что 9 Мая некоторые учителя приводили учеников целыми классами к памятнику Освободителям. Он убеждён, что это непатриотично. А вы как думаете?

— Это мероприятие — часть нашей истории. Поскольку речь идёт об учителях русских школ, не вижу причин, почему это должно быть проблемой.

— Собираетесь их наказывать?

— Нет.

— Сами вы раньше тоже ходили к памятнику?

— Да, ходил. Но в последние годы не хожу, потому что эта дата стала чем-то другим…

— Но у вас же дед-ветеран…

— Вот я и хожу в этот день лично к нему. Мне кажется, что праздник 9 Мая сегодня сильно политизирован. Фактически он превратился в рекламное мероприятие одной политической партии. Меня это несколько смущает.

Мой дед сам не воевал. В начале войны ему было 16 лет, он рвался на фронт, но его не пустили, потому что он очень хорошо делал на заводе элементы мин и снарядов. В результате он трудился на победу примерно по 12 часов в сутки. Поэтому для нашей семьи 9 Мая важная дата. Но в то же время нельзя отрицать, что она неоднозначно воспринимается разными частями нашего общества.

— Есть мнение, что 9 Мая у памятника собираются нелояльные граждане, если не враги Латвии…

— Я не стал бы ставить тут знак равенства. Но есть момент, который наводит меня на размышления: если мы говорим, что это было освобождение, то почему не радуются и не празднуют те, кого освободили?

— Кажется, вы цитируете анекдот от Райвиса Дзинтарса, который тот опубликовал в социальных сетях 9 мая.

— Несмотря на источники, на размышления это высказывание наводит. Конечно, Вторая мировая была великой трагедией. Мой прадед прошёл войну от начала и до конца. Он много рассказывал о зверствах фашистов на советских территориях, но, по словам бабушки, прадед всегда молчал о том, что видел за линией границы Советского Союза. И на то, возможно, были веские основания…

Не секрет, что в войну было всякое. И советские учебники истории всю правду не говорили. В том числе они не рассказывали о том, как однажды утром в этой стране разбудили десятки тысяч людей, вместе с малыми детьми посадили в вагоны для скота и отправили за десятки тысяч километров, в отдалённые места Советского Союза. Многие не вынесли уже самого пути…

На мой взгляд, русской и латышской частям общества надо учиться терпимости. Латышам нужно понять, что для тех русскоязычных, чьи деды и прадеды воевали, а многие не вернулись с войны, День Победы — символ жертв, принесённых во имя защиты родной земли от фашистских захватчиков. В то же время нельзя отрицать, что сталинский режим был тем, чем он был. А Прибалтика и страны Восточной Европы по факту были оккупированы.

О патриотизме

— Экс-министр Килис говорил, что патриотическое воспитание — это не пение песен на могиле Калпакса, а знание, за что ты платишь налоги. А как вы считаете? И кто должен заниматься патриотическим воспитанием детей: школы-сады, государство или семья?

— Попробую проиллюстрировать свои мысли на эту тему тремя примерами.

1. Во многих западных странах есть дисциплина civic education (гражданское образование). Её задача — научить людей быть полноправными гражданами своей страны, уметь использовать свои демократические свободы, отстаивать свои права, выполнять обязанности и т. д. Совершенно очевидно, что этому надо учить в школах.
2. Стоит ли водить детей к памятнику Свободы или Освободителям, к местам, где происходили бои за независимость Латвии? Стоит ли рекомендовать детям смотреть фильм «Стражи Риги»? Возможно. Но это надо обсуждать.
3. Надо ли приходить с оружием в детские сады? Однозначно нет.

— Вы считаете себя патриотом?

— Тут было бы политически некорректно ответить «нет». Но мне не нравится, когда люди громко называют себя патриотами и бьют кулаком в грудь. Оценку патриотизма человека должны давать другие люди, но не он сам. На такой вопрос, скорее нужно, отвечать поступками: что ты сделал для своей страны, а чего не сделал. К примеру, после четырёх лет учёбы и преподавания в Америке у меня была возможность остаться в этой более благополучной стране… Но я вернулся домой.

— А с оружием в руках вы готовы защищать родину?

— Да.

— А жизнь отдать?

— Если уж я с оружием в руках — значит, и это подразумевается…

— Вы хоть раз стреляли из оружия?

— Из настоящего — нет.

«Я знаю, где найти миллионы латов. Но не скажу»

— По образованию вы экономист. У вас не было опасений или сомнений перед вступлением в должность министра… образования?

— Я не сказал бы, что экономика предполагает некую узкую сферу применения. Экономика — это способ восприятия мира. Система образования включает в себя много тем: высшее, общее, профессиональное, дошкольное образования, науку, инновации, интеграцию общества, спорт, молодёжную политику…

К сфере высшего образования и науки моя предыдущая деятельность имела самое непосредственное отношение. Можно сказать, что именно я писал политические обоснования реформ, которые начал проводить мой коллега Роберт Килис. Так что в этом я чувствую себя весьма уверенно. Так же близка мне область профессионального образования — оно связано со всем тем, что в экономике понимается под рынком труда.

Более своеобразная и объёмная тема — общее образование. Но именно в этой сфере лежит один из моих нынешних главных приоритетов — улучшение оплаты труда педагогов. Мне ещё предстоит разобраться во всех тонкостях работы этого сектора. Но я всю жизнь занимался тем, что осваивал и развивал новые сферы.

— Что надо реформировать в нашем образовании и зачем?

— Было бы слишком оптимистично говорить, что в ближайшее время появится некий всеобъемлющий план реформ образования. Я не хотел бы открыть сразу сто фронтов, а в результате не сделать ничего.

Нельзя ничего реформировать за ночь или за месяц. Система образования определяет путь общества на многие годы вперёд, если наломать дров легко — последствия будем расхлёбывать десятилетиями. Например, была не совсем удачная реформа, когда школьникам позволили выбирать, будут они изучать точные науки, физику-химию, или нет. И, о чудо, ученики отдали предпочтение гуманитарным предметам! Последствия этого во владении естественными науками мы будем расхлёбывать ещё долго. Так что реформы — это то, что надо 70 раз отмерить, прежде чем резать.

Определённого рода экспериментаторство возможно лишь в отдельных школах, а потом нужно оценивать, что стоит внедрять в другие школы. Так что я не буду тем человеком, который запустит резкие и радикальные изменения.

На ближайшее время у меня несколько приоритетов, которые более-менее реально осуществить: провести реформу профессионального образования, увеличить оплату труда педагогов, сделать так, чтобы наши вузы попали в мировые рейтинги, и обеспечить все школы оплачиваемыми государством учебными материалами и пособиями. Во всяком случае, минимальными необходимыми комплектами. Плюс реформа в науке. К осени министерство готовит объёмную оценку работы наших научных институтов.

О деньгах

— Ваши заявления по оплате труда педагогов были встречены неоднозначно. Да и денег в бюджете под это не выделено, так зачем обещать?

— Проблемы в системе оплаты учителей сложились во многом из-за сложной демографической ситуации в стране. Число детей уменьшается, и это сокращение неравномерно затрагивает многие регионы: в сёлах этот процесс более ощутим. В результате не продуманной до конца системы «деньги следуют за учеником» сложилась ситуация, когда педагоги в городах, где детей много, и педагоги в сёлах, где детей мало, получают очень разные суммы за схожий труд.

Во-вторых, учителя в детских садах по часам работают гораздо больше, а получают меньше школьных.

В-третьих, надо привести в соответствие систему квалификации, которая стимулировала бы учителей выполнять свои обязанности лучше, чтобы получать за это больше.

— И где взять на это деньги?

— Однозначно, это не будет сделано за счёт понижения зарплат другим категориям учителей. Речь идёт о том, чтобы добыть дополнительное финансирование. В Латвии возникает излишек бюджета — около 30 млн. латов, — который появился из того, что доходы на следующий год, похоже, будут выше планируемых ранее при составлении бюджета.

Конечно, на эти деньги будут претендовать разные министерства: Минблаг захочет провести индексацию пенсий, Минздрав — поднять зарплаты медикам… Но если мы покажем, как с помощью этих денег решим объективные проблемы, это увеличит наши шансы. Кроме того, у меня есть мысли, как получить дополнительные средства в бюджет страны, которые тоже могли бы пойти на зарплаты педагогов. Более конкретно пока не скажу. Но это сумма больше 10 млн. латов.

— Недавно вы выступили с предложением поднять зарплаты министрам…

— Это моё личное мнение, которое я огласил, ещё не будучи министром. Просто сейчас у моих «доброжелателей» появился повод выделить именно это моё утверждение. Но это мой 10-й или 20-й приоритет.

Английский латышскому не угроза

— Ваш предшественник Килис очень критично относился к качеству нашего высшего образования и говорил, что две трети вузов вообще можно было бы закрыть…

— Я не стал бы огульно называть число вузов, которые надо закрыть, — тут нужна серьёзная доказательная база. Давайте определимся, что значит это качество. Здесь есть международные рейтинги вузов, и, нравится нам это или нет, именно на них полагаются студенты и работодатели. И в этих рейтингах нас нет, хотя наши соседи — эстонцы и литовцы — есть.

И вот вам пример действия. Рижская Стокгольмская школа набирает также студентов из Литвы и Эстонии. Когда я начинал преподавать, из 40 набираемых студентов 15-20 были из Эстонии. В последние годы мы берём оттуда человек пять. Интереса нет, потому что за восемь-девять лет у них свои университеты набрали международный вес. У них есть магистерские программы на английском языке, что сразу отражается на рейтингах. Получается, что в Латвии эта «средняя температура по больнице» ниже, чем у соседей.

Хотя и у нас есть оазисы компетентности. В первую очередь это медицинское образование, конкурентоспособное на мировом уровне. Но в социальных науках мы… извините.

Как результат у нас выпускники вузов с дипломами экономистов, юристов и социологов начинают работать, получая меньше выпускников ПТУ, если вообще находят работу. Значит, во многих случаях происходит фактическая продажа дипломов.

— Расширение использования иностранных языков могло бы поднять место наших вузов в мировом рейтинге?

— Среди параметров этого рейтинга — число преподавателей и студентов из других стран в данном вузе. Если настаивать на повсеместном использовании латышского языка, таковых не будет много. Как-то я поехал преподавать эконометрию в Испанию. Оказалось, что в том вузе по-английски не говорит практически ни один студент. В результате я очень медленно читал лекцию, а стоявший рядом профессор сурдопереводил… Но больше я туда не поеду. Так что их шансы привлечь зарубежных профессоров минимальны.

В качестве положительного примера возьмём Швецию. Когда 10 лет назад я впервые приехал туда и спросил прохожего, понимает ли он по-английски, на меня посмотрели как на идиота. Там английский знают все. В передаче про социальный дом все бомжи давали интервью на идеальном английском. Один из секретов такого двуязычия — шведы не дублируют передачи и фильмы, которые идут на английском. Дети с четырёх лет начинают шпарить на английском, насмотревшись диснеевских мультиков.

И вот результат: в статистике по инновациям Швеция — номер один. Латвия тоже — но с другого конца. Хотя в последнее время нас «опередила» Болгария. По числу патентов Швеция тоже в лидерах. Все их продукты очень высокотехнологичны.

Скандальный нобелевский лауреат экономист Пол Кругман как-то пошутил, что там, в районе Северного полюса такие длинные и тёмные ночи, что делать нечего, вот и изобретают… На самом деле всё проще. У них начиная с магистерской программы всё высшее образование на английском, и они могут привлекать лучших преподавателей мира и студентов. И вообще вся наука в мире делается в основном на английском языке.

У нас в стране «Национальное объединение» и значительная часть «Единства» опасаются, что с внедрением других языков латышский потеряет позиции или исчезнет. Но пример Швеции показывает, что ничего подобного не происходит. Шведский язык там никуда и не делся при том, что все знают английский.

— Думаете, у вас есть шанс убедить в этом Ину Друвиете?

— Время покажет. Но я же убедил «Национальное объединение» голосовать за мою кандидатуру на пост министра образования.

О русском языке

— Английский — это полбеды, но ведь иностранным у нас считается и русский язык…

— При всём уважении к русскому языку, если говорить об использовании других языков в высшем образовании, то правда жизни такая: язык науки — английский. То, что вам открывается в науке при знании русского никак несопоставимо с тем, что открывается при знании английского.

— В какую школу вы отдаёте своих детей? Сами-то окончили русскую…

— Мой старший сын Владислав учится в русской школе — 10-й средней.

— Чем вы руководствовались при выборе для него этой школы?

— Работая в Стокгольмской экономической школе, я попросил составить статистику по тому, из каких школ к нам приходят ученики. На базе этого я и принял решение.

— По-вашему, в Латвии должны оставаться русскоязычные школы?

— Люди, которые платят налоги, из которых финансируются школы, имеют право выбирать, куда отправлять своих детей. С другой стороны… насчёт своей дочери лично я ещё подумаю, послать её в русскую школу или латышскую. Тут сыграют роль такие аспекты, как уровень знания латышского языка и возможности для интеграции.

Рассмотрим мой конкретный пример. До школы я жил в Кенгарагсе, потом семья переехала в Плявниеки, где я жил до отъезда в Америку. В таких районах можно прожить до 18 лет, особо не пересекаясь ни с одним латышом… То же происходит и с латышскими детьми. Если человек родился в регионе, его пересечения с русскими минимальны.

Эта ситуация даёт слишком много времени, чтобы у молодёжи из двух частей общества сформировались друг о друге всякого рода предрассудки и мифы, которые не соответствуют действительности. Что и порождает двухобщинное и весьма сегрегированное общество. Встречаемся мы лет в 18, и начинаются проблемы. Так что для интеграции большой шаг вперёд, если наши дети начинают ходить куда-то, куда ходят дети другой национальности.

Конечно, поначалу осваивать что-то на неродном языке непросто, возникают определённые барьеры. Но на своём примере скажу, что они преодолимы. Мы никуда не уйдём от определённой билингвальности. Как для одной, так и для второй части общества. Вопрос в том, на каком этапе нам лучше начинать освоение других языков. Например, наше министерство уже практически разработало программу билингвального обучения в детсадах, чтобы все переходы с языка на язык были более безболезненны.

О семейных ценностях

— Как школа может помочь в укреплении семейных ценностей? Может, имеет смысл опираться на религию, как это делали раньше?

— Проблема с религиозным подходом в данном вопросе в том, что религия даёт определённый набор императивов, постулатов: надо делать так. Почему? Потому что это хорошо. Без вопросов. Думаю, никто не вступает в брак без намерения создать семью на всю жизнь. И будущим семейным людям больше пригодились бы информация и практические советы о том, какие причины могут привести к распаду семьи.

Этого в нашем образовании весьма недостаёт. В результате мы зачастую повторяем ошибки своих родителей. (Министр недавно развёлся, а в своё время его отец ушёл из семьи. — Прим. ред.)

Досье «Субботы»

Вячеслав Домбровский родился в 1977 году. Окончил 88-ю среднюю школу с русским языком обучения (в микрорайоне Плявниеки), где числился хорошистом и старательным. При получении паспорта сменил фамилию отца, который ушёл из семьи, на фамилию отчима, который фактически его воспитал.

В 1999 году получил степень бакалавра экономики и финансов в Латвийском университете. Магистерскую и докторскую работы защищал в Институте экономики при американском университете Clark, куда попал, получив престижную стипендию Фулбрайта. Вёл научную деятельность в международных проектах. Преподавал в Стокгольмской экономической школе.

Со студенческих времён дружил с Нилом Ушаковым, но с приходом в большую политику их пути разошлись. Домбровский назвал голосование Ушакова в поддержку русского языка «жалким поступком». Ушаков назвал Домбровского «безумным либералом». А когда «Центр согласия» выступил против кандидатуры Домбровского на пост министра образования, Нил Ушаков озвучил своё пояснение так: «Партия реформ для образования может быть так же вредна, как «Национальное объединение» «Всё для Латвии!» — «ТуБ»/ДННЛ».

Домбровский был женат на судье районного административного суда в Риге Марине Романовой, с которой воспитывал двух детей: дочку Стеллу и сына Владислава. В прошлом году политик развёлся, а в прессе писали о служебном романе Домбровского с коллегой по партии депутатом Инесе Либиней-Эгнере, хотя сами фигуранты эти отношения отрицали.

По декларации о доходах за 2012 год Вячеслав Домбровский получил зарплату депутата — 22 584 лата — и гонорар преподавателя Стокгольмской экономической школы — 4085 латов. На нём числится долг в 178 502 евро. Накоплений у министра нет.

Похожие публикации