С Андреем Данилко мы познакомились больше десяти лет назад, когда совсем неизвестного в Латвии артиста привезли выступить в Даугавпилсе. Так сказать, на пробу, протестировать публику. Андрей тогда приехал с небольшим коллективом и показывал отдельные сценки — проводница Верка Сердючка не была единственным персонажем.

Публика буквально через несколько месяцев потребовала еще. И это безо всякой рекламы по телевидению и радио — просто зрителям все очень понравилось и запомнилось. А вскоре Сердючку стали буквально рвать на части и крутить по всем телеканалам.

А через какое-то время снова наступила тишина. После выступления в Хельсинки, на «Евровидении-2007», с песней «Дансинг», в которой московский журналист вместо слов «Лаша тумбай» услышал (и заставил всех в это поверить) слова «Раша, гудбай!», российский шоу-бизнес объявил вчерашней всенародной любимице Сердючке бойкот. Почти два года Андрей был персоной нон-грата.

Снова он вернулся в обойму с подачи Аллы Пугачевой, которая поддержала талантливого артиста. Второе явление далось Андрею очень непросто. Обжегшись на молоке, он стал дуть даже на тихую воду Рижского залива: старался поменьше общаться с отказавшимися от него коллегами, а особенно с прессой. И вообще, на фоне российского шоу-бизнеса Андрей Данилко стоит несколько особняком. В жизни он совсем не похож на своего персонажа — болтливую и общительную неунывающую бывшую проводницу плацкартного вагона, ныне звезду Верку Сердючку.

Мы встретились после выступления Андрея на открытии «Новой волны».

Президент — тоже человек

— Похоже, о суровых годах российского бойкота остались одни лишь воспоминания?

— Если честно, телевизионная пауза даже пошла нам на пользу. Я понял, что сегодня телевидение не имеет такого уж особого значения. Если ты выпускаешь хороший продукт в своем жанре, то это всегда будет востребовано.

Сейчас люди хотят позитива. У нас было два переаншлага в Питере, а через девять месяцев хозяйка зала «Октябрьский» Эмма Васильевна, легендарная личность, звонит: «Андрей, давай еще». Поскольку новой программы не было, я предложил написать «Концерт по многочисленным просьбам». И снова не было билетов. Сработала такая цыганская почта: один сказал другому, тот — третьему. И это лучше, чем любые показы по телевидению, где все мертвое и под фонограмму.

Кстати, проблемы с телевидением у меня так и не закончились. Недавно я со своим оркестром снялся в программе «Красная звезда» на Первом канале…

— Может, вы там про Путина плохо сказали?

— Я вообще ни о ком плохо не говорю, а про него так и нечего. Я с ним и виделся-то всего раз в жизни — на саммите президентов Украины и России в Форосе.

Мы выступали сперва на официальном концерте, а потом нас пригласили участвовать в афтерпарти. Президенты — они же нормальные люди, тоже хотят подурачиться, повеселиться. Бесконечно слушать оперу или украинские народные, положенные по протоколу, они устают. Вот мы их и повеселили. Я тогда показал такой жест Путину, что всех вокруг парализовало. На словах его не объяснишь, поэтому я недавно сделал номер, в котором показываю зрителям, как все было…

— Путин этот ваш жест видел?

— Думаю, он о нем знает. Кстати, на меня президент России произвел хорошее впечатление: такого… очень стесняющегося человека. Я увидел в нем где-то даже себя. Кстати, мы оба Весы. Это не президент стоял передо мной, а обычный человек, которому тоже где-то как-то неудобно, ведь и я для него — картинка с экрана.

В общем, как-то все тогда прошло очень человечно. Путин нас пригласил потом за стол. Мы не пошли — все-таки надо субординацию соблюдать. Но организаторы потом с нами носились как с писаной торбой: и обед, и столик отдельно, и танцы возле нас. Почувствовали, что мы любимцы президентов, хотя до того не здоровались даже.

— Тебе это дало прирост популярности?

— Да нет! Мы же были просто одни из… Ну, поулыбались, повеселились. Больше у нас мероприятий такого уровня не было. Хотя жена Путина приходила на наш концерт в Сочи.

— А как у тебя складываются отношения с президентом Украины?

— Никак. Вот когда предыдущий президент Виктор Ющенко вручал мне звание народного артиста — это была история, когда чуть не парализовало меня самого. Дело было так. На следующий год после того как я вернулся с «Евровидения» со вторым местом, второе место снова получила украинская певица Ани Лорак. И ей тут же присвоили звание народной артистки. Общественность начала возмущаться: как это так, а Данилко что, двадцать второе занял?!

На другой день у меня зазвонил мобильник — высветилось «Засекреченный номер». Я решил, что это кто-то из наших дурачится, и, кривляясь, протянул: «Алле-у!» — «Это Виктор Андреевич Ющенко…» Тут у меня пропал дар речи, а он продолжает: «Вы знаете, я-то был уверен, что вас отблагодарили. Вы уж простите ради бога. Я уже дал своим нагоняй. Мы хотим вручить вам звание народного на День независимости Украины. Ну, пока». Кто я для него такой? А он набрал сам, извинился — я был поражен.

Мальчик с пивом — это некрасиво

— После «Евровидения» ты сам двинулся в политику. Чем закончилась эта эпопея?

— После того скандала с «Лаша тумбай» я прибыл на Украину на пике популярности. Вся Европа меня защищала, а из России шло такое… Могу себе представить, что переживает Путин, когда на него выливается столько негатива. Как с этим жить? Я тогда страшно похудел, был предельно сдержан, ни с кем не общался. «Евровидение» на тот момент стало моим потолком в музыке. Дальше некуда.

И тут, естественно, появилась политика. Блок Сердючки, про который писала вся пресса. Мы собирались собрать съезд в цирке, но когда аналитики объявили, что у нас есть реальные шансы попасть в парламент (люди даже ради прикола проголосуют), многие испугались и мне начали поступать странные предложения.

Например, приходил крупный человек и всовывал скрутку долларов — тысяч пятьдесят, — только для того, чтобы я просто посидел с ним в ресторане и обсудил некоторые вопросы, ничего не обещая. Или мне предлагали: впишешь в свой список одну фамилию — найдешь в багажнике два миллиона. Они говорили об этом так просто, как мы с тобой о 20 латах. Я не брал денег, идиот. А в какой-то момент подумал: нас могут убить. И за два часа до регистрации мы отказались выставлять свои кандидатуры. Все же не наша это территория — не стоит туда лезть.

— Если пофантазировать, что ты прошел, то куда ты стал бы двигать Украину? Назад, в родной всем проводницам плацкартных вагонов СССР?

— Этого уже не вернуть! По-моему, надо взять все хорошее из того, что было, и совместить с тем хорошим, что есть.

Прежде всего, меня волнует тема образования. Что сейчас происходит со школами — это кошмар! Нужно восстановить систему воспитания подрастающего поколения: все эти кружки, пионерские лагеря, в которых мы замечательно развивались. Когда я вижу 12-летнего мальчика с бутылкой пива, который походя может послать подальше свою учительницу, мне страшно…

Все же нужна некая дисциплина, нужны гуманитарные науки, искусство, предметы, которые помогают людям в каждодневной жизни. В свое время для меня большой школой стала студия «Гротеск», где с нами занимались педагоги из Щукинского училища. Это была такая хорошая муштра. Нам стыдно было выпендриваться: вот какой я артист! Мы стояли друг за друга горой. Я был худой как палка, но если кого-то из наших обижали — бежал драться. Нас воспитывали в справедливости, чувстве коллектива…

— А сейчас?

— Сейчас каждый сам за себя, а главное — деньги, деньги, деньги… Мне не хватает той человеческой близости, что была раньше. В школах, пионерских лагерях ведь никогда не было момента национальности: таджик, латыш, еврей… Меня раздражает, когда на Украине говорят на русских «кацапы», а нас называют «хохлы».

— Ты сам кем себя ощущаешь?

— Я — Советский Союз. У нас в Полтаве никогда не было ни русских, ни украинцев. Всегда был суржик. Вот Гоголь — он украинский писатель или русский? Вроде жил на Украине, но писал-то на русском…

— Перед «Евровидением» украинские националисты сжигали твое чучело, кидали в тебя помидорами. А сейчас как складываются отношения?

— Никак. Я для них уже не персонаж. Конечно, после всей этой истории с «Раша, гудбай!», целиком придуманной в России, наши националисты страшно обрадовались: они выпускали футболки с фразой «Раша, гудбай!», статуэтки со смешными надписями… Как же, молодец, плюнул в москаля! Но им надо сказать спасибо российскому журналисту Артуру Гаспаряну, который приписал мне эту фразу. Я никогда не хотел быть яблоком раздора, всегда предпочитал статус голубя мира.

Круче Дольче-Габбаны

— После того рокового «Евровидения» ты подписал контракт со знаменитой студией Universal, катался по миру, был желанным гостем на Неделе высокой моды в Париже, братался с Соней Рикель, Жераром Депардье, Патрисией Каас… Как сейчас развивается твоя западная карьера?

— Нас тогда во Франции показывали больше, чем на Украине. Мой «Дансинг» (официальное название пенсии «Лаша тумбай») звучал в каждом клубе. Как-то позвонил Филипп Киркоров: «Я зашел в Virgin (крупнейшая в мире сеть магазинов звукозаписи. — Прим. ред.) — тут целые стеллажи дисков Сердючки. Даже я купил — такая у меня гордость за наших была!»

Когда через два месяца я сам приехал в Париж — не застал уже ни одного стеллажа. Да и вообще своего диска не нашел. Подошли мы к продавцу, спросили, где мол, Verka, а он потыкал в компьютер и принес нам наш диск… со склада. Но заработали мы тогда очень неплохо.

— Почему не сложилось?

— Чтобы там работать, надо все-таки там жить. И язык знать. Хотя, в принципе, я понимал, что там надо делать. Есть общие темы, понятные всем: секс, любовь, наркотики, алкоголь, мама-дочка, любовники и побольше самоиронии… Во Франции меня в интервью спросили: «Почему вас ненавидят в России?» Я ответил: «Ой, я так плохо училась в школе и вообще такая дура. Зато с бизнес-классом общаюсь хорошо…» Опа, самоирония снимает любое напряжение.

Но если честно, то нет у них сейчас таких заработков, как здесь. Благодаря Интернету закончилась их лафа с процентами от продаж компакт-дисков. Живут в основном на продажах рингтонов для мобильных и с концертов. Причем если сравнивать их и наш концерт в клубе по цене — у них платят копейки.

Думаете, почему они все стремятся сюда приехать? У них нет такого понятия, как корпоративные вечеринки. Вот и выступают в России, Лондоне или Париже на днях рождения русских олигархов. А мне тоже надо коллектив свой кормить!

— Кстати, сам ты на чем больше зарабатываешь, если не секрет?

— На рингтонах. Когда я написал «Дольче-Габбану» — вообще не рассчитывал, что ее будут скачивать. Все же это была концертная песня. Но я очень большие деньги получил и с России, и с Украины.

— А Дольче с Габбаной не были против, что ты на их имени зарабатываешь?

— Могли! Когда был пик популярности этой «Дольче-Габбаны», если люди забивали в поисковике название бренда — первым делом выскакивала моя песня. И только через несколько страниц что-то на тему моды. Так что мы их переплюнули по популярности. С другой стороны, мы же их поющая бесплатная реклама…

Голливудские карлики

— Теперь ты нацелился на Голливуд?

— Это правда, но я к этому отношусь очень спокойно. У них там выходит очень большое количество фильмов, большинство похожи друг на дружку — римейки, каверы… Всех уже тошнит. Но ничего не поделаешь — дефицит идей!

И вот какие-то кинодеятели в погоне за свежими веяниями забрели на мой концерт в Лос-Анджелесе и увидели мой персонаж, который они назвали Стармен — Человек со Звездой. Они не понимают всех тонкостей: что это Сердючка, проводница, певица… Для них я странный человек со звездой на голове, который всюду ходит с мамой. Нечто типа Бората.

Они написали сценарий, как мы с мамой приезжаем в Голливуд отдохнуть от славы. И тут обрушивается успех — в меня влюбляется баскетболист Шакил ОНил. Я вообще не знал до этого, кто он такой. Потом пробил по Интернету — оказалось, что и вправду знаменитость, он еще и рэп поет. По сценарию мы женимся и у нас рождаются… карлики. Это не мой юмор вообще, но американцам очень смешно.

Я решил поучаствовать во всей этой дурной истории, чтобы посмотреть, как мы на большом экране смотримся. Съемки начнутся в сентябре. Кино малобюджетное, попкорновое, снимается с руки, гонораров нет, получим процент с проката, если все пойдет…

Нелегкий жанр

— Что вообще сейчас происходит с легким жанром? Тут на фестиваль «Юрмала» съехались юмористы — совсем не смешно…

— Я сказал бы, что это жанр нелегкий. Юмор поменялся, стал такой избирательный. То, что смешно вам здесь, в Даугавпилсе или Риге, не смешно в Москве. Есть юмор для богатых — бизнес-класс, бриллианты, Bentley. И юмор для простых — это, грубо говоря, плацкартный вагон. Я выкручиваюсь тем, что рассказываю истории про себя, воспоминания из детства, ностальгия… Когда вспоминаем пионерские лагеря или Советский Союз, любой зал меняется сразу.

И еще времена сейчас такие, что любой жанр в чистом виде — это скучно. Выдержать целый концерт чего-то одного сложно. Даже на мюзикле в Америке меня так вело в сон — таблетка снотворного так не вырубала, все думал, как бы не разбить голову о кресло. Все без души, выстроено как конструктор — полная нудятина! Люди хотят живого, хотят присутствовать при рождении шутки, быть в контакте. Им нужна такая хорошая дурковатость, своя Леди Гага.

— Ты не можешь пожаловаться на отсутствие идей. Почему все они не выходят за образ Сердючки?

— Почему же, что-то есть. Мне тут предложили написать саундтрек к новому фильму «Ангел с хрустальными крыльями». Но Сердючка не исчерпала себя. Просто на фестивалях под фонограммы мы не можем показать себя во всей красе — не вписываемся в узкие рамки. Это пытка — так выступать.

На «Славянском базаре» у нас получился сольный концерт: мы поставили свой подиум, сделали правильные задники с видеоартом из детства Сердючки… Мы там были в своей тарелке. И билеты продались за несколько недель до фестиваля, и концерт прошел очень хорошо: мы брали музыкой, новыми штучками, импровизациями. В общем, это надо видеть…

Сейчас у меня появился свой коллектив музыкантов-трубачей — «Сердючка и бэнд» — молодые ребята, профи. Все активные, все быстро схватывают, на все реагируют. И все встало на свое место.

На что-то совсем другое времени хватает. Я же все ставлю сам: танцы, песни, шоу. Не могу я сесть одной попой на все стулья.

— Есть какая-то миссия у твоего искусства?

— Скромная, но важная. Это развлечение. Вот идет концерт. Все танцуют, поют, ругаются за кулисами… И тут появляемся мы — и все пространство объединяется. Мне даже Лепс сказал: «Андрюха, бывает мертвый зал, реально, я спою твою «Тук-тук» — и все оживают». Разве это плохо — привносить жизнь?..

 

Похожие публикации