Российский этнограф Светлана Рыжакова предполагает, что русские и латыши могли бы ладить лучше, если бы разобрались в том, что принято называть национальными особенностями.

Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая Российской академии наук Светлана Рыжакова более 20 лет исследует латышские культуру, историю и язык. По итогам своих научных изысканий Светлана написала несколько книг и несколько десятков статей.

Ее последний труд — «Historica Lettica: национальная история и этническая идентичность. О конструировании и культурном реферировании прошлого латышей» — посвящен вопросу, как латышская национальная историография моделирует и воспринимает свою историю и как это отражается в современной жизни.

Любопытно, что второе поле интереса Светланы Рыжаковой лежит на другом конце Евразии — это история и культура народов Южной Азии. Она специалист по индийской этнографии, индийскому искусству… и профессиональная исполнительница танцевального стиля катхак.

«Суббота» встретилась со Светланой и попыталась понять, почему все так непросто складывается у русских и латышей.

— Откуда у вас такая страстная любовь к Прибалтике?

— Что касается Латвии — я почти родилась тут. В детстве бабушка и дедушка каждое лето снимали дачу в Латгалии — по соседству с нами отдыхало множество представителей питерской и московской интеллигенции. Латышского языка я тогда практически не слышала, но хорошо помню латышские книги в маленькой сельской библиотеке Вертукшне недалеко от Малты. Мне нравилось их рассматривать и пытаться понять, что там написано. Позднее, уже начав учиться в университете, когда услышала латышскую речь — влюбилась, мне очень нравилось ее звучание.

У меня были чудесные учителя. Академик Владимир Николаевич Топоров, представитель знаменитой московско-тартуской школы, который знал все балтийские (и не только) языки, научил быть внимательной к деталям, но смотреть на все широко. Мой другой учитель — выдающийся российский этнограф, японист, эскимосовед, кавказовед Сергей Александрович Арутюнов назвал это умением чередовать «взгляд в микроскоп» с «взглядом в телескоп».

Я тоже всегда много внимания уделяла мелочам, материальной культуре, быту, конкретике: это безбрежное поле возможностей понимания истории, культуры.

Как возникают этнические культуры? Они ведь не существуют вечно, а появляются, самоопределяются, исчезают, переформировываются… Одним словом, живут. Мне стало интересно проследить, как изначально крестьянская латышская культура набирала темы, вырисовывала конфигурацию и грани: историю, язык, литературу, религию.

— Латышский язык вам дался легко?

— Вполне. Я впитывала его в живом общении с друзьями, шлифовала на курсах в Обществе латышской культуры, выпевала и проживала. Кстати, моих первых учительниц латышского и хинди звали одинаково — Гита. Обычное имя для латышей и индийцев.

То, что латышский язык близок к русскому, даже не надо доказывать. Все языковые группы индоевропейской семьи «родственники», а славянские и балтийские — вообще «сестры». По лексике и грамматике очевидно, что они разошлись позднее других.

Говоря чисто технически, русским не составляет труда выучить латышский. Английский и немецкий — значительно труднее. Все связано с личным желанием и психологическими установками.

Скажем, сербский и хорватский — практически один язык. Но в ситуации этнического напряжения люди воспринимают этот язык как два разных и подчас умудряются «не понимать» друг друга. Уверена, что многие установки существуют лишь в сознании или политике. Подчас очень далекие вещи мы при желании можем соединить, а в совсем близких вещах ощутить границы.

Однако если лингвистически балтское и славянское пространства очень близки, то культурно они отличаются несколько больше.

Латышские крестьяне и русская империя

— В чем принципиальные различия русской и латышской культур?

— Нужно понять, что русская культура — по сути дела имперская, она вобрала в себя, ассимилировала много этнических начал. Русским становился кто угодно, кто принимал имперское сознание. В этом смысле нет отличия в понятиях «русский» и «россиянин». И в этом русские похожи на британцев, которые тоже включают в себя много разных этнических культур.

Латышская же культура, хоть и находилась долгое время под влиянием России, оформлялась, моделировалась за пределами имперской модели. Дело в том, что латыши долгое время были крестьянским народом, их интеллигенция начала возникать преимущественно в середине XIX века — тогда и начала строиться нация. Россия как империя тогда уже давно существовала.

В эпоху младолатышей проходило проигрывание нескольких возможных концепций Латвии (это видно по биографиям и работам Кришьяниса Валдемарса, Андрея Пумпурса и др.). Возобладала идея отстраненности от Российской империи и местной немецкой дворянской власти.

Латышская этническая культура формировалась, опираясь на свое — крестьянское и то новое, что создавалось. Латышский язык во второй половине XIX века был обогащен значительным пластом лексики. Впрочем, и крестьянская латышская культура создавалась во многих контактах. Тут, например, очень значимой оказалась культура протестантского движения гернгутеров, нашло мощную поддержку движение хоровых коллективов.

Разумеется, латышская культура формировалась как западная (по сравнению с российской), под значительным католическим и протестантским влиянием. Здесь создавалось много нового, зачастую при участии российского капитала и предпринимателей, но именно здесь, а не где-то еще. Здесь всегда было место встреч — хотя подчас эти встречи были трагедиями (если вспомнить войны). А иногда — благом, если посмотреть, что тут было создано.

— Что именно вам нравится в латышской культуре?

— Лично я восхищаюсь способностями латышей освоения культурного и социального пространства. Как они умеют организовать праздники, быть вместе, красиво убирать кладбища, чтить память своих предков.

Интересное латышское явление — стремление к образованию. Известен факт, что латышские стрелки, чью историческую роль сейчас оценивают по-разному, на деле в своей повседневной жизни любили петь в хорах, ходить в музеи. Один мой коллега — историк из Ижевска обнаружил, что одно конкретное подразделение латышских стрелков не творило там, в Уральском регионе, приписываемых им ужасов, зато они регулярно писали заявки в центр: пришлите нам такую-то подборку книг. Хотя в истории всякое было, разумеется.

Циклон национализма: пережить как ветрянку

— Прошедший год стал годом особого напряжения и разногласий между русской и латышской общинами Латвии. Как вы это объясните?

— Мне кажется, во многом это отголосок некоторой общей волны, общеевропейской тенденции. Отчасти она связана с кризисом и всеобщей нехваткой средств для проживания, но не только.

Я не поклонница мистических теорий Гумилева, но волны национализма — они подчас какого-то… чуть ли не геологического происхождения. Есть в них свои приливы и отливы, жара и холод, муссоны, циклоны. Они то вдруг начинаются, то внезапно сходят на нет.

С национальными напряжениями что-то вроде этого. Пока общаешься с человеком один на один, ты можешь в чем-то его убедить, объяснить свою позицию, договориться (очень важно также — услышать и понять). Но как только вступает в силу массовое поветрие, средний фон — с этим ничего нельзя поделать. Он не обязательно связано с чьим-то злым умыслом или мафией. Его не всегда можно четко объяснить конкретной причиной. Его надо пережить как ветрянку.

Современная Россия тоже не избежала националистических, даже фашистских настроений. Хорошо еще, что пока они не доминируют. Но даже в моем университете иногда видишь нарисованную свастику. И это в сердце Москвы, победившей фашизм… грустно.

В Москву стекаются приезжие из Азии — это естественный процесс, обусловленный и экономикой, и политикой, но он подчас вызывает раздражение людей, которые не хотят задумываться. Национализм — это кроме прочего еще и психологическое явление, перекладывание своих беспокойств на «другого», «чужого».

Тема «других» в регионе Балтии выражена, причем «другим» может быть не обязательно «русский», это может быть и гей, и еще кто-то… В этой стране много полей напряжения, «русский — латыш» — лишь одно из них.

Господа — немцы, шведы, поляки, русские

— Почему немцев, под которыми латыши страдали веками, здесь ценят, а на русских гонят телеги?

— Потому что немцы были раньше, тема тех страданий уже почти совсем изжита. Вы почитайте публикации начала XIX века — там хорошо видна ее актуальность. На самом деле этнические понятия «немцы», «поляки», «шведы», «русские» очень часто используются как аналоги или метафоры социального слоя господ, которые здесь всегда противопоставлялись «латышам» в смысле трудового народа.

Латвия уже по своему географическому положению всегда была такой — розой ветров. Она как будто прижата к морю сильными государствами: Россией, Польшей, Литвой…

По выражению философа А. М. Пятигорского в интервью журналу Riigas Laiks, это «двойная периферия». Идут войны с запада на восток, с востока на запад, как ветра, которые продувают эти земли насквозь, отчего происходит «заострение породы», которая всеми силами старается удержать свою форму.

Именно поэтому тут всегда было обостренное ощущение «своего» и «чужого», что рождало определенные стратегии поведения, с которыми вы и сталкиваетесь в повседневности.

— Как же быть русским в такой обостренной ситуации?

— Здесь надо соблюдать определенные законы жизни, которые пишет сама история и география.

Типологически ситуацию Латвии я могу в чем-то сравнить с Индией. Туда в разные времена приходили разные группы, но далеко не всех принимали с распростертыми объятиями. Скажем, когда бежавшие из Персии от мусульман зороастрийцы в VIII-IX веках хотели причалить в Гуджарате — местный правитель прислал на их корабль полный стакан молока: мол, самим места нет. Парсы отправили стакан обратно, насыпав в молоко ложку сахара, тем самым ответив: много места нам не надо, а сахар молоко не ухудшит!

Парсов тогда приняли, но заставили подписать хартию — обязательство принять местный костюм, язык, кухню, не распространять свою религию… И они выполняют эти пункты до сих пор. Сохранили свой язык, но выучили гуджарати, их костюм похож и не похож на индийский, еда очень похожа на местную, но имеет свои черты, религия полностью сохранена внутри общины (они женятся только на своих и передают знания в религиозных школах, среди жрецов).

Парсы считаются лучшими переводчиками и предпринимателями (они очень честны), именно они основали киноиндустрию Бомбея, многие сталелитейные концерны…

Среди них нет нищих — они помогают друг другу, как евреи. В общем, парсы заняли свою успешную нишу и заслужили хорошую славу. Чем-то они похожи на староверов. Для Индии они уже не чужие, но все равно для основной массы индийцев-хинду — «другие». Хотя там таких «других» полно.

В общем, чтобы вписаться в любое общество, нужна определенная стратегия. Распался СССР — это смена карты и ландшафта в голове. Многие люди еще не живут в новой карте, а оперируют понятиями прошлого. Это типичная проблема переналожения двух карт. Чтобы ситуация прояснилась, нужно пройти двум-трем поколениям. Как говорил Михаил Жванецкий: «Время лечит, но когда вы вылечитесь — оно уйдет!»

— Какую роль в этом процессе сыграл референдум о русском языке?

— Вообще, мне кажется, это в чем-то попытка измерить, какая температура, какое умонастроение. Что-то вроде практического эксперимента. Такого рода вещи очень объединяют противоположную сторону, в данном случае латышей. Сравните с ситуацией на Украине. Вообще-то понятно, что в Латвии сильна повседневная роль русского языка. Также ясно, что молодое поколение русских знает латышский.

Просто надо понимать, что значительную часть латышей беспокоит демографическая и экономическая картина, отток населения. И единственный рецепт тут — уважение, желание понять и время.

 

Похожие публикации