Главным событием недавнего II Международного фестиваля «Музыка и кино `2011» стал фильм открытия «Елена». Эта третья картина российского режиссера Андрея Звягинцева, как и предыдущие две, стала событием мирового кинематографа.
Дебютная лента Звягинцева «Возвращение» в 2003 году получила «Золотого льва» на Венецианском кинофестивале. «Изгнание» в 2007 году было отмечено призом за лучшую мужскую роль в Каннах.
«Елена» удостоилась Специального приза жюри конкурсной программы «Особый взгляд» последнего Каннского кинофестиваля. Арт-директор фестиваля со сцены заявил, что теперь Канны ждут четвертого фильма Звягинцева.
Андрей любит говорить, что главный герой его фильма не человек, а киноязык. «Елена» такое красивое кино, что его можно разрезать на кадры и украшать ими стены. Все детали, каждый штрих продуманы до мелочей.
Но дело не только в эстетическом наслаждении. В отличие от большинства современных фильмов, строящихся на лихих сюжетных поворотах и веренице событий, в кино Звягинцева на поверхности лежат четкие мысли, которые еще долго после просмотра тревожат душу.
Главная героиня фильма Елена — простая пожилая женщина, бывшая медсестра, на склоне лет вышедшая за состоятельного мужчину Владимира. У каждого из них дети от предыдущих браков.
Елена разрывается между любовью к мужу и непутевой семьей своего сына, живущей на задворках Москвы, которую богатый супруг из принципа не собирается спонсировать. До чего может довести желание матери и бабушки помочь своим кровиночкам?
Режиссер не согласен с трактовкой российских кинокритиков, что его новый фильм — о раздирающей современную Россию классовой борьбе богатых и бедных. «Наша история не столь локального значения, она о трагическом уделе человека вообще, где бы он ни жил», — подчеркнул он перед премьерой в Риге.
Каждый зритель считает с «Елены» свой мессидж. В обстоятельном разговоре с «Субботой» Андрей Звягинцев рассказал, какие именно мысли он хотел донести до зрителей, в чем заключается драма наших современников и почему в российском кино так много беспросветности.
Преступление без наказания
— Первые два ваших фильма больше хвалила западная критика, а «Елену» приняли на ура в России, ее ставил в пример премьер Владимир Путин. Как вы объясняете этот бешеный успех?
— Мнения по поводу моих первых двух фильмов — «Возвращение» и «Изгнание» — в России очень разделились. До «Елены» я был для многих кинокритиков странной фигурой, непонятно откуда взявшимся режиссером, который снимает неактуальное, никому не нужное кино.
После «Елены» все как один, включая недоброжелателей, вдруг словно ошалели и объединились в едином экстазе. За неделю до показа в Каннах продюсер Александр Роднянский решил показать фильм кинокритикам в Москве. И его восприняли на ура даже те, кто раньше меня терпеть не мог.
Я понял в чем дело: «Елена» актуальна и абсолютно ясна для понимания. В речи моих героев нет метафор, где смысл порой скрыт в другой плоскости. Все предельно просто и изложено прямым текстом, а разворачивающиеся события можно даже предвосхитить.
Больше всего меня разочаровало то, что критики увидели в нашем фильме лишь борьбу между богатыми и бедными. Это смущает, потому что тема классовой непримиримости меньше всего занимала меня в процессе работы.
В «Елене» нет никакого призыва к классовой борьбе, я считаю это просто нелепостью. Богатые и бедные — вечное состояние любого общества. Так было всегда, и бороться с этим нет никакого смысла.
— В чем была ваша главная идея?
— Идей в этом фильме много, трудно выделить главную. При определенном усилии зритель может выйти на разные уровни обобщения.
Мы рассматриваем ситуацию главной героини, простой русской женщины Елены, которая стала жертвой обстоятельств.
Наш фильм не о борьбе — он об элементарном выживании, когда нравственный закон уже не является препятствием. Кто-то сказал, что сегодня настало время сказок, в которых зло не наказано.
Сюжет «Преступления и наказания» вечен. У Вуди Аллена был нетипичный для него по степени драматичности фильм «Матч-пойнт», в основе которого лежит подобная история, в ней зло оказывается так же не наказанным.
Достоевский мечтал, что раскаяние неизбежно и человек непременно к этому приходит. А наша Елена даже не успела осознать, что она натворила. У нее была проблема — и она ее решила как могла.
Не любовь, а удобство
— Одна из мыслей фильма: нельзя помочь человеку против его воли. Каким бы гуманистом ни была Елена и сколько бы денег ни дала семье сына, родственнички все равно будут жить в своем болоте и деградировать.
— Это ваша мысль, не моя. C такой трактовкой я уже встречался, некоторые журналисты в этом же ключе отзываются о Елене, ее детях и внуках: мол, родственнички, болото, деградация…
Ну подождите, а Владимир и его дочь Катя — это, по-вашему, не деградация, не болото? Или стильные хоромы в районе Остоженки делают их владельцев лучше, возвышеннее?
Более того, я даже думаю, многие зрители могут если не оправдать, то понять Елену. У нее нет выбора. Это вопрос кровного родства: у нее есть сын и внук, и помочь им — главная цель ее жизни.
То есть я хочу сказать, что при желании можно, конечно, встать на ту или другую сторону — оправдать одних персонажей, осудить других…
Наша авторская позиция несколько иная: мы не искали и не ищем плохих и хороших — мы пытаемся осмыслить себя и окружающую реальность посредством художественных образов.
И как в данном случае, вместе со зрителем лишь наблюдаем за «фактом», разворачивающимся перед нашими глазами, без авторского комментария, без интерпретации, без «педали» — другими словами, беспристрастно, если так можно выразиться.
— Другой мессидж вашего фильма — все глобальные проблемы в нашей жизни от тотальной нехватки любви…
— На самом деле в нашем фильме говорится не о любви, а о том, что принято называть любовью. На мой взгляд, истинная любовь — это лишь краткий миг, вспышка, за которой следует либо уважение друг к другу, либо скрежет зубовный — контрактные отношения, договор.
Елене удобно жить за спиной состоятельного человека, который ее содержит. Владимиру удобно жить рядом с женщиной, которая содержит в чистоте и порядке его дом. И тогда в пограничной ситуации человек выбирает свое, кровное.
И Елена, и Владимир в этом смысле абсолютно одинаковы: каждый выбирает свое. Эта ситуация обнажает всю фальшивую связь, которую часто мы отчего-то неразборчиво именуем любовью.
— Один из главных героев вашего фильма — телевизор. Вы считаете, что телевидение не может нас научить ничему разумному, доброму, вечному — только прибить к земле и даже снизить интеллект?
— Телевизор — это мертвая вода.
— Какие телепередачи самые вопиющие, на ваш взгляд?
— К сожалению, уже после завершения съемок «Елены» появилась грандиозная по масштабу цинизма передача «Детектор лжи», где за деньги люди готовы буквально вывернуть наизнанку себя и своих близких — откровенно торгуют самым личным, сокровенным.
Впрочем, эта идея навязчиво транслируется телевизором уже не первый год. Продается все, и дело даже не в цене, а в самом факте продажи: продано — значит, имеет смысл. Такая вот реализация, такой вот бизнес.
Надежды нет!
— В «Елене» нет хэппи-энда, скорее многоточие, которое заставляет задуматься. Почему современные российские фильмы тяготеют к беспросветности?
— Современное российское кино — я сейчас говорю о так называемом артхаусе — это фильмы искренних художников. Они не лукавят, не создают лубочные картины несуществующей действительности — дескать, все у нас хорошо и празднично, победно, — не льют елей, а безжалостно жгут огнем.
Парадокс, но в этой, как вы говорите, беспросветности много света — эти картины сделаны честно и с любовью в противовес всем этим неталантливым боевикам, псевдомелодрамам и новогодним комедиям, которые хорошо идут под водочку с селедочкой.
Бытует мнение, что авторское кино прагматично делается ради западных грантов: мол, продают, гады, нашу прекрасную родину, показывая ее как уродину. Но кто виноват в том, что родина и правда давно уже не красавица и не горит желанием слышать об этом?
Альтернативой беспросветности считается надежда. На мой взгляд, если кино станет дарить исключительно надежду, это лишь усыпит бдительность зрителя. Человеку и без того часто кажется, что все само собой сложится как по нотам.
Нет, для того чтобы надежда жила в человеке, он должен потрудиться сам, а не получить ее даром на блюдечке с голубой каемочкой, плоско представленной на экране. Не режиссер должен вселять в зрителя надежду, а зритель сам обязан сохранять ее в своем сердце.
Числовой прикол Следующая публикация:
Анатолий Мукасей: «Папа научил Чаплина пить водку…»
