Что будет, если русский ребенок встанет на латышский путь
«Хочу, чтобы у меня на дне рождения были только латвиешу бэрни!» — заявила на днях моя трехлетняя Агата. «А как же русские?!» — возмутилась я, расстроившись за детей наших друзей. «Ну ладно, только двух… и на кухню!» — великодушно разрешила Агата. Мои девочки первые уроки лояльности государству получили в латышских детсадах. Грех жаловаться, нам попались волшебные воспитательницы, которых дочки полюбили всей душой. И языком мои дети владеют на зависть. Но есть нюансы…
«Хочу, чтобы у меня на дне рождения были только латвиешу бэрни!» — заявила на днях моя трехлетняя Агата. «А как же русские?!» — возмутилась я, расстроившись за детей наших друзей. «Ну ладно, только двух… и на кухню!» — великодушно разрешила Агата.
Мои девочки первые уроки лояльности государству получили в латышских детсадах. Грех жаловаться, нам попались волшебные воспитательницы, которых дочки полюбили всей душой. И языком мои дети владеют на зависть. Но есть нюансы…
«Viens, divi,чa-чa-чa, вышел зайчик погулять!» — примерно так звучала первая считалочка Варьки.
Старшая дочка попала в тепличные условия коммерческого дошкольного учреждения уже в сознательном возрасте — в три года, имея довольно приличный словарный запас на родном языке.
Русские дети в том саду были не редкость. Латышский в них закачивали мягко, но настойчиво, поначалу дублируя непонятные слова на двух языках. Над родителями (читай спонсорами заведения) вообще не издевались: общались, как кому удобнее — хоть на русском, хоть на латышском.
Криеву бэрни имели обыкновение сбиваться в стайки, где наглым образом переходили на родной. Воспитательницы пресекали бунт на корню, вовлекая отщепенцев в коллективные игры и дарбиньши (создание творческих поделок, в чем латышские садики традиционно сильны).
Варьке особенно нравились латышские песни, которые она распевала, старательно вытягивая губы для правильного произношения гласных с «гарумзи-име». Одна песенка мне запомнилась навсегда. Ее припев звучал так: «Хи-хи-хи, ха-ха-ха, es stavu maliня» («я стою в сторонке»). В этой психологии — «мой хутор с краю» — мне виделись все печали нашего государства.
Кстати, латышские родители были совершенно не против того, чтобы вдобавок к оплаченному латышскому, их дети по ходу выучили и некоторое количество русских слов. На собрании одна мамочка с хохотом процитировала своего сына, который однажды вечером ей объявил, мешая русский и латышский с английским: «У меня sаp stomach» («У меня болит живот»).
К концу садика латышский освоили все. Дольше всех упорствовала дочка художницы из Минска голубоглазая девочка Катя, которая упрямо общалась с «аудзинатаями» на родном. Но именно она после окончания садика успешно поступила в латышскую художественную школу, где с удовольствием учится по сей день.
Для Вари мы выбрали русскую школу. Во-первых, потому что школа хорошая. Во-вторых, потому что она совсем рядом. В-третьих, потому что в латышской школе не рассчитывали на достойный уровень преподавания родного языка.
Переход из латышского садика организовали плавный: в пять лет мы начали водить Варю на подготовку к школе на русском языке. А чтобы не потерять латышский, организовали дочке языковую среду — сперва в танцевальном ансамбле «Угунтиня», потом в музыкальной школе (выбрали сольфеджио по-латышски) и бассейне.
Недавно Варька сама записалась в кружок кройки и шитья в Доме творчества неподалеку. Спросили, на каком языке там идут занятия, — она даже не сразу вспомнила. Оказалось, что на латышском, но ей все равно.
Средняя дочка по-латышски заговорила раньше, чем по-русски.
Когда Агатке исполнился годик, я решила вернуться на работу. Затянув пояс потуже, отдали дочку в ясли проверенного латышского коммерческого сада. Параллельно встали в очередь в ближайший государственный.
На фоне белокурых, голубоглазых, чуть вялых и очень покладистых малышей титульной нации наша энергичная кареглазая дочка смотрелась как боровик, непостижимым образом затесавшийся в стандартную упаковку с шампиньонами.
Так началась ее двойная жизнь. Днем Агатка послушно высиживала на горшке и кряхтела над первыми поделками, а вечером бегала по потолку нашей квартиры, выпуская не растраченную в садике энергию и смеша нас миксом из латышских и русских слов. Мои любимые — «лупатка» («lupata» — «тряпка») и «лакаток» («lakats» — «платок»).
Летом во время традиционного дачного сезона в Калнгале Агата вовсю пользовалась своими двуязычными преимуществами, курсируя между русскими и латышскими детьми, разбитыми языковым барьером по разным песочницам.
Как-то русская девочка Диана играючи сыпанула Агатке в глаза горсть песка. Дочь сердито отряхнулась и произнесла совершенно незабываемую речь: «Раз вы такие, я уйду от вас в латышскую Калнгалу! Там живут маленькие миленькие латыши. Они никогда, никогда не бросаются песком!»
Через два года подошла наша очередь в государственный садик. Заведующая опасливо поинтересовалась: уверены ли мы, что хотим отдать свою дочь именно в латышскую группу (садик смешанный)? Мы дружно закивали. Тогда она обратилась к самой Агатке. Трехлетняя девочка отвечала на чистейшем государственном. И все же мы немного беспокоились, как ее примут в новом латышском коллективе.
На следующий день, придя забирать дочку из садика, я застала такую картину: Агата подбоченясь стояла посреди песочницы, а остальные дети совочками, руками и разве что не носами перерывали песок. «Что они делают?» — спросила я. «Ищут мою заколку!» — деловито отвечала Агатка.
В другой раз моя дочь вместе с соратницей по группе старательно перемешивали в ведерках грязь и воду из ближайшей лужи. На вопрос, что они делают, Агата честно призналась: «Мы с Расой варим криеву инде (русский яд) — будем кормить криеву групиню (русскую группу)». «Вот так-то…» — подумала я.
«Я живу в мире, где нет ни единой русской души», — как-то задумчиво объявила Агата по дороге из садика. Вопреки опасениям знакомых родителей, нашу дочь ничуть не смущает, что мы русские. Я слышала, как она с гордостью зачитывает свое родовое древо, в котором две Маши, два Вани, Ира, Юра, Люда… Она научила своих одногруппников хрюкать и хором кричать «Поджалюста!», если я раньше времени забираю ее домой, отрывая от игры.
Латышские родители всегда охотно зовут нашу дочь на детские дни рождения. Готовы даже с доставкой на дом.
Сторонники Visu Latvijai! собрали 10 000 подписей в поддержку перевода системы гособразования на латышский язык. Им навстречу на всех парах двинулся эшелон сбора автографов за русский язык как второй государственный. Скорей всего, и им удастся «победить». Потом за дело возьмутся депутаты, а там и народный референдум не за горами.
На все эти «демократические» процедуры потратят кучу денег, которые потом снова будут искать по карманам пенсионеров и молодых родителей. И все это якобы во имя будущей конкурентоспособности подрастающего поколения. При этом что-то я не слышала, чтобы хоть кого-то из сборщиков подписей интересовало мнение специалистов, непосредственно работающих с детьми, — психологов и учителей.
Я всегда хотела, чтобы мои дочки знали латышский. Причем на достойном уровне — без рязанского акцента. Такое возможно только в языковой среде, поэтому мы сразу замахнулись на латышский садик.
В отличие от политиков, перед воплощением своих мечт я отправилась за консультацией к детскому психологу: каково это, ребенку из русскоговорящей семьи попасть в незнакомую языковую среду? Приятная молодая латышка из кризисного центра заверила, что два языка для здоровой и пластичной детской психики — задача посильная. Правда, если психика на самом деле здоровая. Если же есть проблемы, то чуждая среда может их лишь усилить и углубить. А проблемы, увы, сегодня у каждого второго ребенка.
То ли еще будет, когда какая-нибудь Анна Ивановна, запинаясь, станет талдычить на корявом латышском таблицу умножения для Вась и Маш!
Не могу понять: почему бы ревнителям гос. языка не начать с простого и малого — заинтересовать этим языком школьников? Например, вместо скучных уроков, устроить оплаченные «ТуБ/ДННЛ» походы в латышские театры, кино, музеи, на встречи с интересными людьми, совместные с латышскими школами мероприятия…
Думаю, никто не возражал бы, если бы учителям латышского языка в русских школах установили экстразарплаты (как это было в советское время для учителей русского в латышских школах), — пусть борются за выгодное место.
А пока, глядя на учебники латышского для русских школ, даже Микки-Пэлс (так моя Агатка называет Микки-Мауса) сдохнет от тоски.
В этом году Агата решила, что пора ей пригласить в гости своих новых друзей из латышского садика. Она задумала устроить на свой день рождения бал, чтобы мальчики носили девочек на руках.
Русские дети наших друзей, которых мы всегда традиционно зовем в гости по такому поводу, в Агатин сценарий не вписывались. Они не знают латышского и не смогут стать полноценными участниками бала. Слегка призадумавшись, Агата нашла выход из положения. По ее сценарию русские дети пусть сидят на кухне.
С нами.
Сначала мы озадачились. А потом решили, что, может, ничего обидного в этом и нет: мы и так всегда общаемся с друзьями именно на кухне. А Агата сказала, что будет прибегать с бала на кухню и чередовать роли принцессы… и золушки.
Работодатель или рабовладелец? Следующая публикация:
10 тысяч подписей — подарок ко Дню Победы!
